Юрисконсульт, конечно же, хотел их успокоить. Но, выйдя из здания, обе остановились на тротуаре в совершенной растерянности.
– Три или четыре дня! – наконец проговорила Фрэнсис. – Ничего, что тебе придется давать показания? – Не дождавшись ответа, она продолжила: – Тебе не обязательно будет оставаться там после того, как выступишь. Я обо всем позабочусь, когда настанет время. Если оно настанет то есть. Как только присяжные вынесут вердикт – и если он окажется обвинительным, – я сейчас же подойду к этому мистеру Трессилиану и…
– Ты думаешь, я и это позволю тебе за меня сделать? – холодно произнесла Лилиана. – Нет, я останусь там до конца. Я ко всему готова. Я уже сказала своим, что хочу быть там, и все. И еще… – Лицо ее слегка порозовело, и голос чуть оживился. – Еще сказала, что хочу, чтобы в суде со мной была ты. Не возражаешь? Я сказала, что хочу, чтобы со мной была ты – и никто больше.
Фрэнсис взглянула на нее:
– Прямо так и сказала? Это… это не показалось им странным?
Голос Лилианы опять зазвучал безжизненно:
– Не знаю. Теперь это не имеет значения, верно?
Да, подумала Фрэнсис, это действительно не имеет значения теперь – если они могут стоять здесь вот так, разделенные незримой ледяной стеной. Если Лилиана может смотреть на нее таким отчужденным, потухшим взглядом, словно они с ней никогда не целовались, не лежали голые вместе, не тонули в глазах друг друга… Фрэнсис хотела сказать что-нибудь, но не нашла слов. Они коротко договорились насчет следующей своей встречи и на том расстались.
Первое ноября, второе ноября – дни ползли один за другим. Фрэнсис пошла с матерью в кинематограф, но напрочь забыла фильм, едва в зале зажегся свет. Она навестила Кристину, но просидела у нее молча, не зная, о чем говорить. Дома она усердно трудилась по хозяйству, спеша привести все в порядок до начала судебного процесса, но потом осознала, что это дело гиблое. Дом буквально разваливался. Газовая колонка визгливо гудела при горении. Краска облезала с оконных рам, обнажая гнилую древесину. В судомойне начала протекать крыша; Фрэнсис поставила таз под капли, но дождевая вода расползалась темными подтеками, рисуя на потолке и стенах загадочные карты с кладами и уистлеровские[20] ноктюрны. Казалось, дом вдруг смертельно устал, как и сама Фрэнсис. Или почувствовал, что между ними все кончено: что срок действия их маленького контракта истекает. Возможно, все последнее время он просто потакал ей, терпел из вежливости.
Больше всего Фрэнсис тревожилась за мать. Что с ней станется? Как она перенесет удар? Будет ли хотя бы время объяснить ей все, в тот же день, если случится худшее? Ведь наверное, когда они с Лилианой признаются в убийстве, полицейские прямо на месте их обеих и арестуют? Возможно, мать узнает обо всем из газет! Нет, такого нельзя допустить. Ночь за ночью Фрэнсис лежала без сна, терзаясь подобными мыслями. Не так ли чувствовали себя братья, приезжая с фронта на побывку? Ноэль тогда вручил ей письмо с наказом отдать матери в случае его смерти; мать взяла письмо, спрятала куда-то и никогда больше о нем не упоминала. Фрэнсис пришло в голову оставить такого же рода записку: «Вскрыть в случае, если я не вернусь из Олд-Бейли…» Ох нет, это слишком театрально…