Иисус никогда не пускался в такие определения. Когда его спрашивали о времени его пришествия, он всегда отказывался отвечать; однажды он заявил даже, что дату этого великого дня знает только Отец, который не открывал этой тайны ни ангелам, ни Сыну. Он говорил, что в тот момент, когда царство Божие ожидается с беспокойным любопытством, оно именно и не придет. Он постоянно повторял, что это будет такой же неожиданностью, как неожиданны были для Ноя и Лота катастрофы, поразившие их; что нужно быть всегда готовым к нему, что всякий должен бодрствовать и держать свою лампаду зажженной, как для свадебной процессии, которая назначается неожиданно; что сын человеческий придет как тать в ночи, в час, когда его не ожидают; что он появится, как молния, которая пробежит от одного края горизонта до другого. Но все его заявления о близости катастрофы не оставляют места для разных толкований. «Нынешний род, — говорил он, — не пройдет, как все это сбудется. Некоторые из стоящих здесь не вкусят смерти, как уже увидят Сына человеческого, грядущего в царстве своем». Тех, кто ему не верит, он упрекает в том, что они не умеют различать предвозвестников будущего царства: «Вечером вы говорите: будет вёдро, потому что небо багрово. Лицемеры! различать лице неба вы умеете, а знамений времени не можете?» Благодаря иллюзии, свойственной всем великим реформаторам, Иисус представлял себе конечную цель гораздо более близкой, нежели она была в действительности; он не принимал в расчет медлительности человеческих движений; он воображал, что в один день осуществится то, что спустя и восемнадцать веков все еще не закончило своего осуществления.
Эти столь определенные заявления занимали умы христианской семьи в течение почти семидесяти лет. Предполагалось, что некоторые из учеников увидят день конечного пришествия раньше, нежели умрут. В особенности Иоанн причислялся к этим ученикам. Многие верили, что он никогда не умрет. Быть может, таково было позднейшее мнение, возникшее в конце первого века, ввиду той глубокой старости, до которой Иоанн дожил, так как это давало повод думать, что Бог хочет оставить его в живых до великого дня, чтобы осуществить таким образом слово Христа. После того как он умер, у многих вера поколебалась, а его ученики с тех пор давали предсказанию Христа уже более умеренное толкование.
Признавая полностью апокалиптические верования в том виде, как они изложены в иудейских апокрифических книгах, Иисус в то же время признавал и догмат о воскресении из мертвых, который является пополнением или, вернее, одним из условий этих верований. Как мы уже говорили, это учение для Израиля было еще новинкой; масса людей его не знала или не верила в него. Для фарисеев и горячих приверженцев мессианских верований этот догмат был твердо установленным. Иисус принял его без оговорок, но понимал его всегда в самом идеалистическом смысле. Многие представляли себе дело так, что воскресшие в будущей жизни будут есть, пить, жениться. Иисус вполне допускает в своем царстве новую пасху, стол и вино новое, но категорически исключает браки. Саддукеи по этому поводу приводили аргумент с виду грубый, но по существу в достаточной степени соответствовавший старой теологии. Следует припомнить, что, по древним мудрецам, человек продолжает жить после своей смерти в своих детях. Кодекс Моисея посвятил этой патриархальной теории особое оригинальное учреждение, левират. Отсюда саддукеи вывели весьма хитроумные заключения, говорившие против воскресения.