- Значит, он знал, - тихо произнесла Ринриетта, отворачиваясь, чтобы не видеть их, - Знал с самого начала.
Будь на месте окружавшей крышу пустоты небо, она бы увидела густые безмятежные облака Аретьюзы. А может даже, если приглядеться, ползущую по ним крохотную точку «Воблы»…
«Простите, я…»
- Он знал, - повторила она, безотчетно сжимая кулаки, - Мой дед. Он знал, какую силу невольно выпустил в мир, включив «Аргест». Еще тогда, когда она оживила пылившегося в трюме Дядюшку Крунча. Наверно, один из ее бессмысленных магических фокусов…
«Полагаю, знал, - согласился «Малефакс», облизав шершавую крышу порывом ветра, - Как знал и то, что ему самому недолго осталось. Силе нужен был преемник».
- Он знал, - настойчиво повторила она, словно заклинание, - Но ничего мне не рассказал. Предпочел отправить по ложному следу - искать то, что не существует. Прекрасно зная, что это бессмысленно. Я должна была стать его преемником!
Ей показалось, что в порыве ветра, который крутанулся вокруг ее сапог, была какая-то извиняющаяся интонация, совершенно не свойственная ехидному гомункулу.
«Но были ли вы достаточно близки с ним?»
- Гром тебя разрази, «Малефакс»! Я была его внучкой!
«Никаким образом не могу это оспорить, прелестная капитанесса, но все же это не ответ на вопрос».
- Я…
- Восточный Хуракан давно сбросил все, что связывало его с землей. Сперва привычки, потом дом, потом друзей. Потом моих родителей, когда они были еще живы. Ну и меня заодно. Когда мы встречались – под покровом ночи, словно воры – то оба чувствовали только усталость и смущение…
Это был не ее голос. Но отчего-то каждое произнесенное им слово рождало внутри липкое ощущение стыдливого узнавания. Ринриетта резко развернулась к дивану. Говорила та девчонка, что была повыше, в фехтовальном костюме. Несмотря на расслабленную позу, она выглядела напряженной, как взведенный пистолетный курок, глаза были прищурены. Это все из-за солнца, вспомнила Ринриетта, каледонийское солнце висело в зените и било в глаза, оттого…
- Нам нечего было сказать друг другу, Кин. Мне нечего было рассказать ему о жизни на твердой земле. А ему нечего было передать мне о небе. Поэтому он передавал золото…
- Хватит! – крикнула Ринриетта.
Несуществующий мир покорно выполнил ее волю. Болтовня девушек на диване вновь сделалась беззвучной. Но даже смотреть на их лица было мучительно. Они улыбались друг другу и, хоть лица их были совершенно не похожи, одна улыбка казалась отражением другой. Одна улыбка – мечтательная, ясная, похожая на тихий весенний солнечный день. Другая – осторожная, неуверенная, словно неумело вырезанная острыми ножницами.