Вот как дочка старостина – стоит возле дубов-хранителей, в коре которых белеют вколоченные челюсти кабаньи да рога турьи, косу толстую на грудь перекинула, зубы скалит, а в глазах бесенята. Поглядывает она на своего Збышека, а тот голову опустил, в стороне, в тени, встал и старается не смотреть в мою сторону.
Неужто совесть пробудилась?
Я едва смешок сдержала – чтоб у характерного да стыд вдруг появился? Да не бывать такому. В платок свой плотнее закуталась, устраиваясь на телеге поудобнее, чтоб сено не кололо сквозь лен рубахи, вдруг гляжу – сорвался с места Збышек, идет широким шагом ко мне, а невеста его ведьмой на меня глядит, удавила бы, коли б ее воля. Я и застыла – а тут и остальные селяне стали высматривать, и так им любопытственно было поглазеть на мой отъезд, а тут еще хлопец этот мчится попрощаться.
Стыдоба какая…
Я-то зла на него не держала уже, хоть и побаивалась.
И вот он подскочил к телеге, подтянулся на руках да и перемахнул через край, рядом со мной на какой-то мешок уселся, затараторил что-то хриплым голосом – простыл будто.
Я сначала ни слова разобрать не могла, лишь гул в ушах стоял да перед глазами мошки черные замельтешили, а потом словно враз обессилела. У меня случалось такое от волнения, бывало, что и упасть могла, ноги когда отказывали, но в последние годы научилась справляться с этим всем. Главное было – вовремя силу свою позвать, приплывала она тогда невидимым облачком и, словно туман речной, оседала на лице и плечах, и запах осенний будоражил – прелой листвы, костров и дыма, дерева прогоревшего. Травы перегнившей. Заводи болотистой. Ила озерного.
Вот и сейчас пришлось резко выдохнуть и ждать, пока развеется все, пока снова прояснится в голове.
– Ты не серчай на меня, ясноокая, – меж тем шептал Збышек, словно и не ощущал, как впивается в него черным злым взглядом старостина дочка. – Не серчай, не знаю я, что нашло на меня тогда, нравилась мне ты, да вот хоть и бедна, и беззащитна ты, а ходила павой по селу. Как княжна иль вовсе царица… Обозлился я. Морок то был… Перед тем как уедешь навек, подари мне свое прощение! Мучаюсь я…
Я едва не расхохоталась, услышав его слова. Куда и слабость моя пропала – схлынула волной, ушла прочь, а во мне кровь вскипела, к лицу прилила. Чую – горят щеки, полыхают маками яркими.
Морок, знать! Нравилась, знать!
И как удержалась, чтоб не сбросить Збышека с мешка, не знаю… Испугался он, в том все дело – вот что я поняла в тот миг.
Потому и прибежал просить прощения. Побоялся, что метка моя ведьмачья на нем останется, ежели злиться буду и дальше.