Кащеева наука (Рудышина) - страница 145

Дивно.

Неправильно…

И, глядя в глаза этой молодице, что стояла спокойно, ровно глядя перед собой синими глазами, не меняющими колер, показалось мне, что слышу я аромат фиалок, и ландышей, и горицвета. Дурманные ароматы лесных цветов закружили меня, я едва не задохнулась от горечи желтой пижмы, вербейника, который так похож на колокольчики, от сладости мальвы и смолевки – от этой молодицы пахло так пронзительно, так нежно.

Иван-чай и можжевельник.

Душистая купена.

Ежевика, душица и медуница, боярышник и кислинка земляники и брусники. Я тонула в этих ароматах, как и в глазах ее – зеленых.

Как малахитовая порода в изломе.

Как трава на лугу в солнечный день…

Слова Кащея про фиалки вспомнились, я зажмурилась от страху и сказала, вцепившись в руку этой молодицы:

– Вот моя матушка…

И вдруг потеплела рука, словно оттаяла…

– Аленушка… – услышала я и глаза распахнула.

Матушка плакала и краем платка слезы утирала, а они все катились и катились.

– Вот шельма! – Водяной со зла подпрыгнул почти до потолка пещеры, заметался там, словно места ему не было.

– Должок за тобой, – спокойно напомнил Кащей.

– Да знаю, знаю…

Из-за скалы подводной мужчина вышел, в портах простых холщовых да онучах, прямая рубаха на нем с узкими рукавами да без воротника, на груди шнуром завязана. Колером рубаха дивным лазоревым, так и бьет по глазам. Кожаный пояс с бляхами, длинная нагрудная цепь вьется потемневшим от времени серебром. Свитка на нем тоже прямая, чуть выше колен, расширенная книзу. Борода широкая, с седой прядью, волосы стрижены полукругом, схвачены обручем простым.

Я помнила, что по зиме он меховую свиту носил, да еще шапка была у него с опушкой…

Взгляд смурной, не верит словно, что плен его закончился. Меня как увидел – лицо красными пятнами пошло. Разволновался.

– Не убереглась… – прошептал горько.

– Батюшка! – Я со смехом бросилась ему на шею. – Что ты, родной, что ты – убереглась! Еще как убереглась! И вас уберегла!

– Должок, должок… – прошипел водяной, злобно глядя на Кащея.

– Вот и сочлись, братец, – ответил тот, усмехнувшись.

Два вихра на макушке у лежащего Ивана прямо указывали на его сущность, и как недоглядели этого люди? Впрочем, и хорошо, что недоглядели.

Губы царевича шевелились, но он спал притом, и крупные градины пота блестели на челе его. Я краем простыни вытерла лицо его, улыбнулась, проведя пальцами по линии скул, не удержавшись, коснулась губ легким поцелуем.

Уже вторую седмицу я была в теремах царских, но впервые довелось попасть к Ивану – стерегли его хорошо, никого не пускала Марья Моревна, прекрасная королевна.