Навь ведь на том и стоит, чтоб греться от огня людских душ.
И вот люди все в теремах царских – от самого последнего конюха али чернавки до самого богатого и важного боярина – не чуяли силу холода, не видели бездну в глазах Марьи. Смогла она всех обвести, всех обморочить, окромя духов навроде домовика, овинника… Даже кикиморы злобно шипели, когда Марья мимо шла, а вслед за ней поземка мела по свежей зеленой траве.
Покои ее, которые мне убрать надобно было, заледенели. Иней сверкал на стенах алмазным крошевом, и длинные острые сосульки грозили упасть с балок потолочных. Жуткая картина… И пахнет как в гробнице али в пещере с костями и старым валежником – затхлостью, смертью.
Как убрать наледь со стен, я не представляла, а видать, это от меня и требовалось – в должный людской вид горницу невесты царской приводить. Все ж среди людей жить пока что навьей королевишне, вот и печется, чтобы было все по-людски.
Пока управилась, сумерки сгустились за окнами, домовик давешний пришел, теребить принялся:
– Ты скорее давай, а то пропустишь волчий час, когда жеребец дикий будет поля топтать…
– А коли не справлюсь? – вздохнула я.
– Тогда и воды живой ему не надобно будет, ничто не поможет. Вот узда тебе из полыни да волоса волшебного, ее коли накинешь да успокоишь коня-оборотня, так сразу и уходи, чтобы Иван, как очнется, тебя не видел. Я тогда тебе сразу путь к живой воде укажу, вот тогда-то и посрамим ведьму проклятую!..
До злого волчьего часа еще было время, и я решила немного отдохнуть, забравшись в кучу сена в одном из пустующих стойл – заодно меня домовик перепоручил заботам овинника. Тот, лохматый да серьезный не в меру, с конопатым лицом, белым, как сметана, важно прохаживался меж лошадьми и расчесывал им гривы.
– Ты, Аленка, оборотня не боись, коли учует он твой страх – все, пропадешь, – поучал он меня, пока я пыталась заснуть, но его это все будто бы и не волновало. Бубнел ходил, байки травил – видать, по людям соскучился. А духам завсегда приятно погутарить с человеком, я про то и раньше знала и никогда неуважения к ним не выказывала, может, оттого и помогали мне всегда, вот и сейчас, не успела я в царских теремах появиться, как сразу помощники объявились.
Сладко зевая, слушала я сказы про водных лошадок, кои с острыми зубами да спутанными гривами по берегам речек бродят да на людей и скот нападают, как вдруг овинник мне что-то в руки сует.
– Кроме уздечки, вот тебе еще дар – гребень этот чародейский, им Марья Ивана нашего гриву чесала, когда он конем оборачиваться начал, оттого и управа у ней на царевича была, не дичал он. Но я… – шмыгнул носом овинник и вытер лицо рукавом, – я украл сей предмет дивный, не знал, что нельзя оставлять коня-оборотня без этого действа… А там поздно было, не мог же прийти к ведьме да сказать – вот, мол, так и так, разэдак… спер я вашу вещичку, хочу вернуть. Так и прятал тут в сене-то. Оказалось, сгодился гребешок волшебный. Конь послушным сразу станет – я сам видал издали, как Марья чешет гриву золотую…