– Спасибо… – Я гребень спрятала, уздечку в руке сжала и поняла, что сон прошел – тревога в душе поселилась. Не могла я больше сидеть на месте и, тепло простившись с овинником, отправилась на поля, где гулял в полнолуние дивный конь.
Мимо хозяйственных построек я промчалась тенью, боясь, что увидит кто, но охороне царской будто глаза отводили, видать, опять помощь духов – и ни единый стражник не обратил на меня внимания.
Выйдя за заборол, я оглянулась на темные хоромины, на сторожевые башенки, на гульбище, укрытое ночными тенями, – тихо везде, даже собаки молчат. Тишина эта дивной показалась, ведь должны в траве стрекотать сверчки да кузнечики, должна листва шелестеть, ветки трещать, стволы поскрипывать, но ничего не удалось расслышать, будто кто полог невидимости и неслышимости набросил. Впрочем, мне это даже на руку – вот бы еще вернуться на подворье так же легко, как вышла…
Тени скользили по серебряной траве, залитой лунным светом, и казалась она из меди выточенной, но вот тучи в небе захороводили, и заметались тени испуганно, будто их кто гнал с полей, но луна все едино пробивалась сквозь морок, и казалось, что она ждет чего-то. Вот ветер донес запахи речные, илом и ряской потянуло, и так дивно было не бояться воды текучей, так странно было понимать, что теперь свободна я от давнего проклятия.
Даже дышать легче было.
Осталось еще царевичу помочь, и ежели не нужна будет ему жена крестьянского рода, так ничего – слезы закипели, обожгли глаза, но я понимала, что не пара царскому сыну. Буду с батюшкой и матушкой на мельнице жить, но попервой Василисы Премудрой науку закончу, правда, без Марьи и Кащея кто будет заклинателей мертвых да черных колдунов обучать?..
Василиса придумает, как быть. Она все сможет вернуть, как было прежде. Да и Кащей после того, как помог от водяного избавиться да батюшку освободил, уже не казался мне лихим татем. Даже жалко его было – одинокого, лишенного огня душевного, лишенного сердца, которое болит и любит, чувствовать умеет. Жить камнем-истуканом радости мало, и навий царь понимает это, оттого и девок воровал, чтобы у огня душ их отогреваться, помнить, ради чего он в Нави поставлен.
Задумавшись, я не заметила, что ветер сменился и что речные запахи исчезли. Вместо них серой понесло, костром прогоревшим. Когда я это поняла, испугалась, что пропустила нужный час, но нет – тоскливый волчий вой понесся со стороны дальнего леса, что чернел за полями. И такая печаль, такое жуткое одиночество было в волчьей песне, что казалось мне, ничего горше в мире нет…