Из недавнего прошлого одной усадьбы (Олсуфьев) - страница 51

Поляна в Саликовом лесу. Слева направо представлены П. А. Меглицкий, кучер Павел, Н. П. Богоявленский, бабушка графиня М. Н. Олсуфьева, мистер Кобб, А. В. Олсуфьев, кучер Степан Бусагин, П. А. Яблочкина, Н. П. Богоявленская и Е. Л. Олсуфьева. Около 1890. Частное собрание, Москва

Не могу обойти молчанием этих милых, милых мест. Вот – старые Терны: это столетние редкие дубы на левом берегу Непрядвы; их видно из дома в конце долины; они спускаются с бугра к реке и к заливному лугу; у их подножия в густой и сочной траве – родник. Мы ездили туда, бывало, на тройках, верхом, на лодках, а возвращались часто пешком вдоль берега. Весной в Тернах цвели незабудки, затем крупные лиловые ирисы. Вспоминаю там сенокосы: паневы с золотом, пушки в ушах, красивые свежие лица и несмолкаемые песни. Это в детстве. В юные годы – ужины: повар Кузьма, фургон с провизией, буфетный Александр и Павел расставляли складной стол и походные стулья, поодаль располагались «люди»; там жарился шашлык на вертеле, а во льду студились мед или имбирное пиво, специальности буфетчика Андрея. Тут бабушка, моя мать, Прасковья Андреевна, мой отец, Богоявленские, Mr. Cobb, Клепш, мой учитель Меглицкий… Позже вспоминаю веселый ужин там с Глебовыми и проводы их уже ночью, пешком, лесом, в Барыковку… Помню там и С<оню> невестой и грустный разговор об отъезде…

Буецкие крестьяне на гумне. Фото начала XX века. Частное собрание, Москва

Другим таким любимым местом были липы в конце Саликова леса. Дорога туда шла вдоль опушки по направлению к Непрядве, гладкая, тенистая дорога; налево старый березняк и высокие черные дубы, направо – редкие столетние березы и редкие, еще более старые, дубы; за деревьями виднелось поле, полное, ровное и густое, как щетка. Тройка, фыркая и отмахиваясь от мух, весело бежит крупной рысью по наклонной дороге; мелькают деревья, мелькают и световые пятна на яркой зелени опушки… Но вот и конец Саликова, он кончается канавой, заросшей молодыми деревьями; за ней – дубовая посадка моей матери, а там и несколько правее – Терны. Тут у самой дороги высокий вековой дуб, вокруг него молодые березки; мы поворачиваем круто влево, чтобы остановиться у группы раскидистых лип. После чая идем пешком лесным оврагом вверх, пробираясь к сторожке лесника; из оврага выходим на лесную стрелку, где был старый ровный дубняк, его особенно любил мой отец; ближе к сторожке дубы переходят в древние березы, между которыми густые заросли осинника и молодого дуба. Тут в мае цвели крупные купавы и ландыши… Или в том же Саликовом лесу, но с противоположной стороны – Поляна. Дорога к ней шла от сторожки опушкой. Направо от дороги – редкие, старые, высокие березы; под ними ярко-зеленая трава, в которой в начале мая сплошными коврами цвели незабудки. Минуем старую дикую яблоню, растущую у самой дороги, и вот уже скоро конец леса. Тут мы поворачиваем направо мимо куртины старого осинника и выезжаем на Поляну. Со стороны леса к ней подходят большие березы и молодой, густой осинник. На Поляне свежая трава и кое-где березы; впереди – наши буецкие поля между лесами Заказом и Околками, продолжением Саликова. Прекрасное место в летние вечерние зори, когда поля, часть Заказа и Околки еще освещены заходящим солнцем, когда веет вечерней прохладой, запахом трав и зреющих полей! Таким вечером я как-то, в детстве, вышел на эту Поляну с моим отцом; была полная тишина, вдруг в лесу, в Околках или Заказе, послышался стук топора; отец прислушался и сказал, что это, вероятно, порубка; начало темнеть, где-то близко громко прокричал перепел и внезапно смолк, пролетел огромный жук, в осиннике стала биться какая-то птица, мне сделалось жутко и мне приятно было чувствовать себя рядом с моим отцом, с которым всегда в детстве мне было хорошо и спокойно. На Поляну мы часто, бывало, ездили пить чай; ее особенно любила моя мать. Вспоминается эта милая Поляна и во время лесных сенокосов, которыми всегда заведывал мой дядька Митрофан Николаевич; ему поручалось это, «чтобы не портили леса». На Поляне он метал высокие стога, недалеко от широкого куста шиповника. Еще помню, как однажды, поздно осенью, я, мальчиком, возвращался с этой Поляны с моим воспитателем Mr. Cobb. Уже стемнело, мы спешили домой, был день моего рождения (28 октября) и в этот вечер должен был приехать из Петербурга мой отец; мы вернулись в освещенный дом; отец уже приехал и привез мне, как сейчас помню, большой складной нож в роговой ручке.