; затем тут же был изразец, привезенный нами из Кирилло-Белозерского монастыря, и древняя грузинская терракота с изображением креста, подобранная нами по пути из Мцхета в село Метехи; наконец, серебряная ложка XVII века, подарок двоюродного брата А. Васильчикова; несколько старинных серебряных перстней восточного происхождения, две древних медных чернильницы и старый костяной расписной ларец вологодской работы, купленный в Ярославле у Дубровина. Над полками на южной стене висело надиконостасное резное Распятие, так же, как и серебряный ковш, привезенное из церкви села Красина, можно думать, конца XVII или начала XVIII века; рядом под стеклами висели три вышитые пелены первой половины XVIII столетия из Епифанского собора
[119] и шитое золотом бархатное оплечье оттуда же, но конца XVII века. В узком простенке между юго-западным углом и дверью библиотеки, на доске, покрытой бархатом темно-бордового цвета, были развешаны серебряные и медные крестики XVII века, большею частью найденные в Буйцах и их окрестностях
[120].
Между дверью и зеркалом печи, которая выходила в «большую» гостиную и топилась из библиотеки, висели две иконы: наверху – Благовещения, письма Д. С. Стеллецкого, чуть ли не первая написанная им икона, и большая икона Страшного суда палеховских писем, купленная в Туле. Над дверью, за стеклом, висел красочный эскиз В. Комаровского иконостаса Куликовской церкви. В комнате стоял дубовый стол с инкрустацией черного дерева, такой же, как у меня наверху, и два кресла: одно длинное, с высокой, откинутой назад спинкой, обитое коричневым репсом, парное тому, что стояло наверху в кабинете, другое – низкое, глубокое, покрытое красным сафьяном – любимое кресло моего отца, всегда стоявшее у него в кабинете на Фонтанке; впрочем, и первое кресло прежде стояло там же, но я не помню на нем моего отца. Перед этим первым креслом была небольшая скамеечка для ног, обитая зеленым сафьяном. На полу был одноцветный темный линолеум, почти не видный под коричневым ковром верблюжьей шерсти. На окне были прямые занавеси довольно толстого красного сукна, обшитые зелеными полосами. Посередине «иконной» висела большая медная голландская люстра, привезенная моим отцом из Парижа и висевшая при нем в его кабинете на Фонтанке[121]. Эта тяжелая люстра и огромный шкаф Renaissance, заполняя собою небольшую комнату, тем не менее не давили, а, наоборот, придавали ей какую-то теплоту и насыщенность. На полках и в шкафу были преимущественно книги нашей покупки в серых холщевых переплетах с красными кожаными наклейками на корешках; тут преобладали книги, имеющие