, из которых в Петербурге, бывало, любил пить крепкий чай с густыми сливками мой причудливый дядюшка граф Алексей Васильевич; кувшин Vieux Berlin; тарелки – Попов; чернильница золоченого фарфора в виде амура
[132], тонкой работы начала прошлого столетия, милый подарок нам В. Комаровского (Владимира), и т. д. Тут же стояло стекло с розовым оттенком XVIII столетия – разрозненные рюмки и бокалы старого Соллогубовского сервиза. На шкафу было расставлено красивое серебро: бульотки XVIII столетия в виде ваз Louis XVI, моего прапрадеда князя Александра Михайловича Голицына; чайники и молочник гладкого серебра с львины ми мордами, с ручками черного дерева и с гербами Дельфины Ивановны Сафоновой
[133] – они были приобретены моей матерью у ее наследников; высокая солонка Елизаветинского времени
[134]; наконец кофейник того же времени, подаренный моей матери как-то долго гостившими у нас на Фонтанке князем Георгием Кантакузином (родственником моей матери), А. А. Гирсом, моим двоюродным братом А. Васильчиковым и Павлом Николаевичем Сальковым, с их автографами.
Перед печью помещался складной петровский стол цельного красного дерева, служивший закусочным. У северо-западного окна стоял красный расписной арабский ларь XVII века[135], привезенный моей матерью из Алжира и несколько напоминавший старорусские северные лари. В промежутке между окнами у этой стены был шкаф Renaissance, о котором я говорил в начале описания столовой. На нем лежало два венца из нашей церкви, времен ее основания и замененных нами новыми за ветхостью этих[136]. В небольшом простенке между дверью из гостиной и северо-восточным углом помещался неглубокий белый шкафик со столовым бельем; на нем тоже стояло красивое серебро – различные чайники и подсвечники Empire[137]. Наконец, посередине столовой был обеденный раздвижной дубовый стол, кажется единственная некрасивая вещь в доме; впрочем, он всегда был покрыт или пестрым ковром, или толстым рыжим сукном. Он прежде был закусочным столом на Фонтанке и, заказанный в 70-х годах, был типичен для этого времени. Под ним лежал ковер, такой же, как в нашей спальне, и тоже когда-то составлявший часть большого ковра, бывшего в гостиной на Фонтанке. Забыл упомянуть, что на фортепиано стоял небольшой музыкальный ящичек, подаренный мне еще в детстве; он играл Blau Danube, марш и еще две-три трогательных вещицы. На стенах столовой было развешано собрание редких английских и французских цветных гравюр начала прошлого столетия в рамках красного дерева с бронзою. Оно было собрано моей матерью и висело прежде на Фонтанке. Д. С. Стеллецкий убеждал нас перенести эти гравюры в светлые коридоры дома, так как, по его мнению, они не вязались со шкафами Renaissance, стоявшими в столовой; мы же находили, что гравюры хорошо выглядели на фоне желтых стен и шли к белым колоннам этой комнаты.