– Пусть она кричит сколько хочет, – всегда объясняла ей наставница. – Крик помогает. – И вот теперь эта немка орала во все горло, только в родах это ей совершенно не помогало.
Если бы хоть не было так жарко! Элеонора попыталась отлепить от тела пропотевшую одежду. При этом она взглянула на настенные часы и испугалась. Уже так поздно!
Прошло целых шесть часов, а положение ребенка существенно не изменилось.
Элеонора впервые ощутила приступ паники. Нужно было что-то делать, жизнь ребенка находилась в опасности.
– Что такое, сколько ты еще собираешься возить мокрым полотенцем по лицу Марии? – прикрикнула графиня на молодую девушку. – Ты не видишь, что она едва не теряет сознание? Пульс все слабее… – Она выпустила запястье Марии. И рука той тотчас же упала на кровать, как у безжизненной куклы.
Элеонора еще раз глубоко вздохнула.
– Пока она не будет лежать спокойно, я не смогу нащупать головку ребенка, – акушерка старалась говорить как можно авторитетнее. То, что она собиралась сейчас произнести, наверняка не понравится ни роженице, ни графине, но выбора не оставалось: – Нам необходимо привязать синьору.
На следующее утро все случилось так быстро, что не осталось времени на боль разлуки. Рихард был страшно взволнован, считал, что с этой выставкой для него многое поставлено на карту. Но Ванда знала: ему не по себе от мысли, что остаток пути придется проделать в одиночестве.
На перроне – последний прощальный поцелуй украдкой и обещание, что через неделю, в воскресенье, они встретятся в гостинице у Рихарда. Потом Ванде ничего не оставалось, как помахать ему на прощание.
Поездку из Больцано в Милан и дальше, в Геную, Ванда не воспринимала так остро, как путешествие по Германии. Фруктовые сады здесь были редки. Постепенно они сменились пшеничными полями, где уже такой ранней весной густо зеленели первые побеги. Бóльшую часть пути дорога проходила по равнине. Ванда смотрела в окно, но почти не обращала внимания на то, как меняются за ним пейзажи. Блеск в ее глазах не был связан с красивой природой Италии, а со страстью последней ночи, которая пылала в ее душе.
– Теперь ты моя жена, – сказал ей Рихард, когда они удовлетворенно легли друг возле друга. А потом добавил: – Давай поженимся, как только вернемся из Италии.
По щекам Ванды катились горячие слезы. Она лишь молча кивнула. Девушка не могла подобрать правильные слова для такого искреннего момента.
И все же Ванда понимала одно: она ни на секунду не будет сожалеть о проведенной ночи, хоть и нарушила все обещания, данные Йоханне и родителям.