«Не де Лукка, а Штайнманн!» – все кричало внутри Марии. Как же объяснить Ванде, пока Патриция в комнате? Она закрыла глаза. Нужно немного отдохнуть, а потом…
«Нет, не де Лукка. Ни за что. Сильвия Штайнманн – так будут звать девочку».
Когда Мария проснулась, Ванда все еще сидела у ее кровати. У нее на руках лежала Сильвия. Это было так прекрасно, что Мария снова расплакалась.
– Ну разве она не похожа на Штайнманн? – прошептала она сквозь слезы. – У нее такие же светлые волосы, как у моей матери. И как у тебя в детстве…
– Ты так считаешь? – смеясь, спросила Ванда. – Франко будет не в восторге, если ты будешь говорить, что ребенок полностью пошел в нашу семью… – Она нерешительно кивнула в сторону двери, где на страже стояла Патриция.
Мария рассмеялась; это вышло не очень хорошо. Ей пришлось взяться за край кровати, так у нее вдруг закружилась голова. Она тихо застонала.
«Только бы не потерять сознание. Мне нужно все объяснить Ванде. Нужно отправить Сильвию в безопасное место…»
– Разве вы не видите, что ваш визит вредит больной? – прошипела Патриция. – Мне очень жаль, синьорина Майлз, но, если вы сами не понимаете, что разумно, а что нет, мне придется позвать мужа.
– Нет! Ванда останется. Я не хочу быть одна! – Мария крепко сжала руку Ванды. – Ты не можешь ее вышвырнуть! Это и мой дом тоже! – истерично закричала она в сторону двери.
Ванда испуганно посмотрела в расширившиеся заплаканные глаза тетки и успокаивающе погладила ее, как испуганного ребенка.
– Не бойся, я останусь здесь, пока ты снова не поправишься. И никто меня отсюда не вышвырнет! – произнесла она, глядя на дверь.
Мария снова закрыла глаза. О нет, она очень боялась. Боялась, что ей не хватит времени.
Следующие дни стали для Ванды худшими в жизни. Этот калейдоскоп из надежды, страха и глубочайшего отчаяния будет вертеться в ее памяти при одном воспоминании о Марии.
Когда девушка увидела, как плохо обращаются с Марией, она отказалась покидать тетку. Выходила из комнаты только в туалет. Она раздумывала, не отправить ли телеграмму Йоханне и рассказать о плохом состоянии Марии. Но для этого нужно было бы выйти из палаццо. Ванда решительно отказалась от этого. Чем поможет Марии то, что Йоханна будет убиваться от волнений и переживаний? Лучше было сообщать в Лаушу только хорошие новости.
Племянница день и ночь сидела у кровати Марии. И только когда тетка засыпала, Ванда немного дремала в кресле, которое придвигала к кровати. Когда Мария проваливалась в лихорадочное забытье, Ванда заставляла себя бодрствовать. Было тревожно смотреть на Марию в такие моменты. Тетка разговаривала с людьми, которых не было рядом, иногда кричала, но Ванда ничего не смогла разобрать, кроме нескольких имен и обрывков слов. За многие часы у постели Марии Ванда поняла, как много существует видов смеха: иногда тетка хихикала, как маленькая девочка, потом хохотала во все горло или гоготала, как старуха, которая потеряла рассудок. Она находилась в мире, доступном лишь ей. Особенно страшно было, когда она замирала с отсутствующей улыбкой на лице. Мария выглядела тогда такой одинокой, что Ванде просто необходимо было ее обнять и погладить. Она не могла ее отпустить.