— Здорово, Кеша, — очень просто, без шпанских выходок приветствовал он меня, и я сообразил, что не видел его больше десяти лет.
— Здорово, Генка! — сделал вид, что обрадовался, я. — Решил культурно отдохнуть?
Тут он мне тоже обрадовался.
— А как же! Положено. Сейчас как раз начнут давать. Давай вдарим по краснушке, ну и поговорим обо всем. — Говорить-то мне как раз и не хотелось. Чтоб он не расспрашивал, я начал первый.
— Сейчас не могу. Я здесь по делам. Вот освобожусь, постараюсь тебя найти. Ты все там же живешь, у кладбища? Как там малина, еще не перевелась?
Я с ним сблизился классе в седьмом. Однажды летом, переночевав у него на сеновале, мы заглянули на кладбище. Обнаружив, что оно густо заросло белой малиной, я начал жадно огребать мясистые восковые ягоды. Он стоял рядом, и никого больше на кладбище не было.
— Ты что? — спросил я его, радостно жуя. Впервые он выглядел растерянным.
— Как это ты их? — ответил он вопросом. — Она же из покойников сосет.
— Ну и что? — прочавкал я беспечно, окрыленный своим удальством и превосходством. — Пусть сосет — жирнее будет.
Генка содрогнулся. Малины было море, и мне стало жалко, что он не завидует.
— Эх ты, чудак, — сказал я, передыхая, — ягоде все равно, что сосут корни. — А покойники — это отличное удобрение. Видишь, какая сочная? Ну-ка, съешь! Что, слабо?
Я взял его на «слабо» и вскоре раскаялся в этом. Живя рядом, он сделал из кладбища личную малиновую плантацию. С тех пор, когда бы я ни пришел туда, оно выглядело свежеобобранным…
— Что ты? — даже обиделся Генка. — Мы уж пять лет там не живем. Дом-то сломали, а нам трехкомнатную дали. И кладбища этого давно уже нет.
— Как нет?
— Ну, ты даешь! Уж три года, как перенесли. Только было мы с Митькой, с большим моим, наладились туда за малиной — за полчаса мне на закусь набирали — тут его и снесли. Там сейчас новый горсовет.
— А где же теперь хоронят? — спросил я осторожно.
— А на Авдеевской горе. Помнишь, откуда ты еще на железке съехать побоялся?
— A-а! Понятно. Ну ладно, я пошел.
— Куда, к бабушке? Она еще жива? Заходи потом! — затарахтел он вслед, не сообразив, что не дал мне адреса.
— Постараюсь, — сказал я, не дав ему сообразить, и свернул на улицу Куйбышева.
Это была моя улица, но от нее осталось одно название. Оба порядка одноэтажных деревянных домов до самой школы были снесены, и на их месте зияли свежие котлованы. От каменной школы начинались частные двухэтажники, и наш был промежду домами «Городецкого Ионыча» — врача Сыротеплова, имеющего частную практику, и Павла Ваганова, грузного мужчины, внушавшего мне в детстве почтение гремучим металлическим протезом. Рассказывали, что ногу он потерял, попав пьяным под поезд, а тетя Шура как-то сказала, что это он нарочно: знал, дескать, что скоро война. Услышав такое, я начал испытывать к нему благоговение, замешанное на страхе.