Глаза метнулись к «красному углу». Там, слава богу, было пусто — чудес не будет. Все, и с этим покончено.
На улице кое-где шевелились люди: бывшие владельцы растаскивали дома на запчасти.
Солнце почти пекло. Я пристроился на вагановском крылечке, уткнулся носом меж колен, пригрелся и задремал. И увидел следующее.
Будто сижу здесь же, но ночью, и вокруг все соседи, и бабушка рядом. Ночь парная, а спину и плечи греет мне как воротник наш сибирский кот Пушок. Сидим — молчим. Глядь, из трубы тети Шуриного дома вылетает искра. Тетя Оля говорит со вздохом:
— Гляди-ко, посещает!
Мы ей, конечно:
— Как это? Кто посещает?
А она нам недоверчиво:
— Да неужто не знаете? Али разыгрываете? Чай если кто кого очень жалеет, так тот каждые сорок ден его и посещает. Вот так искоркой в трубу, и сидят — разговаривают.
Ну тут и Пушку понятно: Панфил Алексеич прилетал. А бабушка дотошная, помолчала и говорит:
— Где уж там жалеет? Они последние годы как кошка с собакой жили. Она ему до сих пор докторшу ту простить не может. Как вспомнит, так обоих поносит.
— Вот-вот. — Уверенность тети Олина незыблема. — Сама ругает, а все жалеет. Всегда ж так…
Все согласно завздыхали. А бабуся не унимается:
— Но ведь, наверно, грех с ним разговаривать? Это ж все нечистый мутит…
— Да ведь да, — соглашается тетя Оля. — Только коли очень жалеешь, рази прогонишь?
И опять ее правда. Тут, смотрим, из всех труб искры. Да все больше и больше. Прямо снопами валят. И Пушок на спине не Пушок, а кто-то громадный навалился и ну раскачивать. Бабушка говорит:
— Господи, не к добру это! Быть большому пожару.
А Авдюшка прямо в ухо дует:
— Аркаша, ты, что ль? Приехал-таки. Эк приморился!
Я дернулся, открыл глаза и сконфуженно вскочил.
— Доброго здоровья, Авдей Семеныч!
— Здорово-здорово! Что ли, испугал я тебя?
— Да нет, ничего.
— Вот за кирпичом приехал. Сараюшку хочу ставить. — Он был с санками и выглядел лучше, чем весной, но казался смущенным.
— Так у вас же теперь новая квартира?
— Ну и что? А хороший сарай не помешает. А то дали, как… карцер: кадушка с капустой еле влезла. А ты, значит, с домом проститься приехал? Или искал чего? — Лицо его приняло проницательное выражение. Я воровато взглянул на пальцы правой руки, еще помнящие слизь на часах. Отшутился:
— Чего сейчас найдешь? Все уже растащили.
Помолчали. Я первый сдался.
— Авдей Семеныч! Вы когда бабусю последний раз видели?
Он чуть нахмурился, соображая.
— Кистянтиновну-то? А на пожаре. Утром нас всех переписали, и бездомных увезли в интернат. А у меня здесь недалеко родственники в деревне. Выходит, не дождалась она тебя…