— Ты будешь пить? — спросил он.
— Нет.
— Пошли?
— Пошли, — кивнула она.
Когда он подавал пальто, она не сразу попала в рукав. Засмеялась:
— Вот у меня знакомый есть, который необыкновенно ловко подает пальто. Он единственный, с кем я ни разу не ошиблась. Он вот такой, — она показала себе по пояс.
— Найми его себе в швейцары, — сказал он кубическую остроту и открыл тяжелую дверь.
Они вышли на улицу. Стемнело. Сквозь морозь тускло просвечивали фонари.
— Тебе куда? Я пошел домой! — поспешил известить он.
— И я домой. Посади меня на трамвай.
— Спасибо за обед! — сказал он сердечно.
— Ой, спасибо за обед! — сказала она искренно.
— Пожалуйста за обед, — сказал он, подумав. И добавил: — Эта квелая шельма посчитала нам и блины.
Она заколыхалась внутри макси-юбки, как язык в колоколе. Захохотала, привзвизгнув, прикрыв лицо правой рукой:
— Квелая, ха-ха-ха! — И чуть погодя: — Квелая… А почему ты ей не сказал?
— Разговаривать не хотелось, — ответил он равнодушно. Она понимающе кивнула.
Подошел трамвай.
— Больше не бегаешь за трамваями? — спросила она. Он молчал. — Мы договорились в пятницу в семь?
— Договаривались в семь, — ответил он, пожав бровями.
— Я приду в семь, — сказала она, чуть задерживаясь У подножки.
Он слегка насильственно помог ей подняться. Отступил и, не поворачивая головы, скосил глаза. Она через плечо вопросительно смотрела на него. Двери захлопнулись, трамвай поехал.
* * *
Трамвай, громыхая, медленно удалялся, а Алексей никак не мог выйти из оцепенения, отвести взгляда, как будто прикованного к его красно-желтому заду. И вдруг он пошел за ним следом, а потом и побежал.
Когда-то, в студенческие годы, Алексей бегал прилично, под кандидата в мастера на пятерке, и был не прочь погарцевать тогда: проводит новую знакомую до остановки, благо, это в двух шагах от его дома, посадит на трамвай, попрощается нарочито суховато, рискуя обидеть, и бежит, невозмутимо пристроившись рядом с тем окном, где она сидит, — этакий бесшумный ночной эскорт. После интеллектуальной домашней обработки легкоатлетический аттракцион действовал до смешного безотказно. Кажется, единственная, кто осталась равнодушной, не оценив его, была Алена.
Алексей сперва трусил нерешительно, в четверть силы, пробуя и стесняясь себя самого, кого ж еще — отяжелевшего, быстростареющего — и это в тридцать два года! — теряющего силы и веру в себя киносценариста, у которого уже четыре года, со времени окончания курсов и случайного успеха в «Дебюте», нигде не проходят сценарии, которые он упорно лепит — все более неуверенно, бескрыло, вяло. Так же неуверенно и вяло, как он сейчас бежит.