Именно поэтому мы использовали политику 'разделяй и властвуй', заявив, что пора исправить несправедливость по отношению к местным народам и дать им достаточно земли для достойного существования. Так как земли на месте не хватало, часть крестьян подлежали отселению. Это очень взбудоражило местную элиту, потому как лишало ее дешевой рабочей силы. Это недовольство, в итоге, вылилось в восстание под руководством Фридриха Тальберга, крупного помещика из-под Риги. Он оказался талантливым организатором и сумел создать настоящее подполье. Что удивительно, он умудрился использовать немецкий национализм, который находился в зачаточном состоянии, что привело под его знамена не только богатых помещиков, которых было немного, но и мелких крестьян и городских жителей из немцев.
Мы ожидали это восстание и планировали им воспользоваться для экспроприации земель и передела собственности, без которого невозможно осуществить переселение. Поэтому волнения в городах были быстро подавленны, и на миг показалось, что мы отделаемся малой кровью. Но тут полыхнуло в деревнях, населенных немцами, а потом всколыхнулась Финляндия.
Небольшие отряды инсургентов вели настоящую партизанскую войну, нападая на небольшие гарнизоны и русские поселения, используя леса для скрытного передвижения. В итоге пришлось предпринимать карательные меры, выселяя целые мятежные деревни, как это делалось на Кавказе. Эти шаги вызвали бурю негодования в европейской прессе. И дня не проходило, чтобы не писали о зверствах русских солдат. Англичане не преминули возможностью нам нагадить и поставляли повстанцам оружие. Не напрямую конечно, а через шведов. Те, хотя и оставили мысль о реванше, все же не преминули насолить, давая приют инсургентам у себя на территории и продавая оружие всем желающим. Были и шведские добровольцы, правда немного. Пришлось даже пригрозить, что мы будем преследовать повстанцев на шведской территории. Впрочем, за Швецией стояла Британия, и дальше слов мы идти не собирались. Даже с Пруссией, нашей давней союзницей наметился холодок в отношениях. Фридрих Вильгельм, мой шурин, в своем письме интересовался, почему мы так жестоко относимся к немцам.
Восстание удалось подавить лишь через полтора года, ценой немалой крови. Сам Тальберга застрели в Гельсингфорсе в результате облавы. За год нашей разведке удалось внедрить своих людей в местное подполье и в итоге мы разузнали, где скрывается глава инсургентов. Партизанская война и так затихала, но устранение символа этого восстания стало его логическим завершением. Живым он был нам не нужен. Не имело смысла создавать из него мученика, казнив его или заперев в Петропавловской крепости.