— Это я снимался перед тем как в санаторий ехал, — сказал Грибов с гордостью, — в Кисловодск, между прочим. Вот, брат, какой орел был! И спрашивается, с чего вдруг такое со мной стало? — сказал он, как бы сам удивляясь. — С чего?.. — он запнулся. — Ты меня выслушай, — проговорил он после паузы и посмотрел Пете прямо в глаза. — И тебе для жизни сгодится, и у меня от сердца оттянет маленько. В общем, история, значит, такая…
Он снова замолчал и молчал так долго, что Петя решил, что Грибов раздумал рассказывать.
— История, значит, такая… — протяжно и медленно повторил Грибов. Он повернулся всем корпусом к Пете и вдруг сказал зло и решительно, будто с вызовом: — Выбросили меня, братец, из дому! Из родного дома, дочка с зятем. Понятно тебе? Домик у меня на окраине, с садиком, прожил в нем двадцать лет. Старуха моя померла, и такое взяло меня сиротство, такая тоска, что стал и я о смерти думать. А дочка с зятем со мной жили. Зять как будто ничего, мужик хозяйственный, по торговой части, только больно ласков — ввинчивается тебе в душу, как штопор… А дочка — Ксения, мы со старухой ее Кисой звали. Я и перевел домик на них. Думаю, люди молодые, им жить, а мне возле них доживать. — Он закурил папиросу. — Тут как раз подошла осень, и послали меня с нашей автобазы вместе с машиной на уборочную. И как выехал я, милый человек, в поле, да закипело все вокруг, да взяла меня охота показать, как Грибов работать умеет, — так я и о смерти думать перестал. Некогда! Целый день в ходу, спишь в поле на машине, волнуешься, как бы вывезти все зерно до дождей, с бригадиром ругаешься, на председателя наседаешь… Ну, в общем, о вечном покое думать не приходится. — Он помолчал. — Закончил я уборочную, еду домой, черный, как жук, с живота жир согнал, с плеч десять лет сбросил. Еду и думаю: «Была бы жива моя старуха, вот бы повстречала, вот бы радовалась, пирогов напекла!.. Ну, размышляю, теперь дочка встретит», — Киса, значит. Подъезжаю я к дому, смотрю: ворота нараспашку, полуторка стоит у крыльца, и из дому два здоровых парня комод выносят. Что за чудеса? Подъезжаю ближе. Зять приметил меня, вроде смутился, но подходит смело. «Приветствую, говорит, мастера урожая! Как уборочная прошла?» — «Уборочную, говорю, потом обсудим, а ты мне про комод расскажи, куда это вы его несете?» — «Дело в том, говорит, папаша, что без вас покупатель на домик подвернулся, и мы с Кисой решил дом продать, поскольку я получил комнату в центре. Вот, значит, переезжаем». Стою я, как вкопанный, смотрю на него и слова сказать не могу. А он так спокойненько: «Со временем мы рассчитываем свою комнату сменять на две, тогда вы, папаша, сможете с нами жить, если захотите. А пока придется вам где-нибудь устроиться, поскольку втроем тесновато. Значит, таким путем». — «А где, говорю, Киса?» Он отвечает: «Кису вы, пожалуйста, не тревожьте, потому что она очень нервная и от переездов да упаковок устала. Вот устроимся на новом месте, тогда заезжайте. А вещи ваши — вон они, все собраны в чемоданчик». — Грибов тяжело вздохнул и вытер лоб рукой. — Откуда только такие люди берутся? — с горестным изумлением сказал он. — И что, милый человек, страшней всего, — ведь дочка моя заодно с ним… И так меня, друг, это подкосило, что я чуть умом не тронулся! Решил из города уехать, с глаз долой… Начальник автобазы уговаривал остаться, общежитие предлагал. Нет, не смог! — он затянулся папиросой. — Уехал из родного города, определился на место. Стал маленько выпивать. Выехал на линию выпивши, нарушение сделал, отняли права. Потом второй раз… Получил выговор. В амбицию ударился, — это спьяну, конечно. Уволился, поехал на новое место. А там такая же картина! — Он махнул рукой. — Нигде удержаться не могу, скачу с места на место, как блоха, работаю плохо, с равнодушием… Словно душу из меня вынули, и вместо нее тлен и прах. Сколько раз хотел на свою автобазу вернуться, ведь двадцать лет там проработал… Но как вспомню домик свой, вспомню дочку с зятем — зубами заскрегочу и бегу за поллитром. — Он опять поежился, будто его знобило, и поднял воротник пальто. — Живу один, как сыч на суку, — сказал он глухо. — Домой придешь, хоть с рукомойником разговаривай. А он только и умеет: кап да кап…