Он засмеялся, но вдруг посмотрел поверх моей головы и встал со стула.
— Все! — сказал он решительно. — Одиннадцать тридцать. Разговор закончен. Пора готовиться к приему сигналов. Прощайте, мне некогда…
— Можно мне остаться? — спросила я робко.
Он помолчал.
— Можно, — ответил он наконец. — Только не разговаривать. Дышать тоже нельзя. Полная тишина!
Розовый студент бесшумно вошел. Его детское пухлое лицо было серьезно и озабоченно.
Студент подошел к хронографу и остановился, как на вахте, — очевидно, здесь было его место. Оба они, и студент и профессор, быстро и бесшумно делали необходимые приготовления. Наступила тишина. Наконец профессор коротко сказал:
— Включить!
Раздалось потрескиванье, жужжанье — аппарат начал работать. Вращались колесики, из аппарата ползла лента, карандашик писал, вздрагивая, как бы пульсируя. Все ожило вокруг. Тонкие, очень строгие, маленькие звуки наполнили комнату, — это говорило само время. Профессор стоял, слегка наклонившись вперед, напряженный, с поднятой головой. Аппарат жужжал, лента ползла, изредка были слышны короткие глухие удары, как бы вздохи времени.
— Четыре часа пять минут, — звездное время! Есть? — прокричал профессор.
— Одиннадцать часов пятьдесят пять! Есть?
Карандашик, вздрагивая, записывал время, идущее из Москвы, как записывают удары сердца. Лента, шурша, ползла вперед. Студент, наклонившись, сосредоточенно глядел на нее.
— Одиннадцать часов пятьдесят восемь! — закричал профессор отрывисто.
Жужжанье вокруг как бы усилилось.
— Одиннадцать часов пятьдесят девять!
Наступило молчание. Оно было таким напряженным, как перед ударом грома. Профессор стоял, вытянувшись, подняв голову; губы его были плотно сжаты. Минута тянулась нескончаемо. И вдруг, заставив вздрогнуть, ворвался тонкий, острый звонок, и в ту же секунду профессор крикнул громовым голосом, как выстрелил:
— Двенадцать — ноль!
И сразу наступила тишина.
Исчезло жужжанье, потрескиванье, скрип, глухой рокот. Аппарат остановился. Студент, надув полные губы, спокойно убирал записи. Профессор еще стоял на месте. Лицо его уже утратило напряженность, плечи опустились, он задумчиво глядел в окно. Потом он подошел к своему столу, надел пальто, широкополую шляпу и взял в руки толстую палку.
— Прощайте, мой друг! — сказал он мягко. — Я ухожу. После сигналов я всегда гуляю полчаса. В это время я думаю о многом. Это хорошее время. Прощайте…
— До свидания! — сказала я. — Спасибо вам.
Он прошел мимо меня и стал спускаться по лестнице. Я простилась с розовым студентом. Облака легко плыли в осеннем небе. Сквозь закрытые окна было слышно, как шумит ветер.