Удивительно, но и сегодня не обошлось без обрядовой песни. Точно в настоящие зажинки, Рипина Титкова встретила Зазыбу еще на краю поля такими словами:
А что это в поле гудет?
Наш Зазыба-посол идет,
веселые вести несет!..
Старуха явно дурачилась, запевая это, но Зазыба вдруг нахмурил лоб, сдвинул брови.
— Ты еще в пляс пойди! — пристыдил он.
Рипина почувствовала укор, всплеснула, точно виноватая, руками:
— Так разве ты забыл, Евменович? Это ж каждое лето вот так! Как первый сноп, так и…
Женщины — их стояло тут много — засмеялись, будто тоже хотели в чем-то убедить заместителя председателя колхоза. Но тот не разделял их веселого настроения. Как и во время завтрака, душу его опять распирало ревнивое чувство, и он просто не мог смотреть на женщин, хотелось пройти мимо них. Между тем Титчиха не сводила с Зазыбы виноватого взгляда.
— Так ты и сам, — продолжала она, — когда председателем был, ставил бабам четверть за первый сноп!
— Было время, я вам ставил горелку, а теперь вы мне должны поднести, — только бы отвязаться, бросил Зазыба.
Справа от дороги кто-то ворошился во ржи, видно, уже орудовал серпом. Зазыба привстал на носки, чтобы получше рассмотреть.
— Это Гаврилиха, — подсказали женщины.
Снова послышался смех, а Драницева Аксюта, стоявшая на обочине, сказала, словно с давнишней мстительной завистью:
— Привыкла за мужиком своим во все встревать, так и теперь закону нема ей!
Зазыба шагнул на травянистую обочину и вдоль заплывшей борозды, от которой начинался засев, пошел к жнице, которая, не прислушиваясь к голосам, то сгибалась, то выпрямлялась во ржи. Действительно, это была Гаврилиха. Пока веремейковцы собирались группами да гомонили, обсуждая деревенские новости, а больше всего то, что предстояло делать сегодня, Гаврилиха успела нажать снопов на целый умолот, занимая полосу как можно шире. Драницева Аксюта болтала зря, женщина эта никогда ни во что не встревала, хотя была замужем за человеком, который долгое время работал председателем сельского Совета. Нарожала ему кучу детей, чуть ли не пятерых, и постоянно была привязана к корыту — стирала пеленки и днем и ночью. И теперь она была беременна. Но привела весь свой выводок в поле, и дети, один меньше другого, расползлись по колючей стерне, а два старших мальчика — большенькому, Федьке, еще не было и четырнадцати лет — помогали матери в работе, вязали соломенными перевяслами тяжелые снопы. Зазыба подошел к Гаврилихе, постоял, не подавая голоса, будто хотел полюбоваться, как ловко и чисто срезает она стебли серпом, затем сказал с упреком: