– Не «кто-то», а Кошкин, – вставила я. – У него был очень серьезный мотив это сделать.
– Хорошо, Кошкин, – не стал возражать Егор, – вусмерть напоил детей Ильича, дождался, когда они уснут прямо мордой на столе, а потом положил на стол припрятанную записку, наглухо закрыл все окна в квартире, поставил на плиту полный чайник, открыл под ним газ и ушел.
– Да, ситуация двойного толкования не имеет, – заметила я. – Что еще?
– Так, хозяина квартиры на допрос дернули. Оказалось, что он – бывший одноклассник Николая, ему эта квартира от бабки досталась. Он решил ее не продавать – рынок недвижимости стоит как вкопанный и реальной цены за нее никто не даст. Ремонтировать ее, чтобы потом сдавать, денег нет. Вот он и пустил туда пока пожить Николая с Натальей. Причем бесплатно, но не по дружбе и не из сострадания, а из злорадства. Оказывается, Николай в школе так кичился тем, кто у него отец, что всех остальных за людей не считал. Да и сестрица от него не отставала. А тут такой облом у них в жизни случился. Вот он их и пустил, и предупредил, что выгнать может в любой момент, и тогда пусть хоть на вокзале ночуют, о чем постоянно напоминал и упивался тем, как они его уговаривают не губить их.
– Месть, прямо скажем, не по Гоголю, то есть не страшная, но душу греет, потому что детские обиды очень долго помнятся. Его можно понять, – сказала я. – Ну хорошо. Полицейские поняли, что это умышленное убийство, но что они дальше делать собираются?
– Пока репку чешут, понять не могут, кому смерть Николая и Натальи может быть выгодна, – развел руками Егор. – Из тех, кому они должны, никто так не поступил бы. Ну, встретить на улице и отпинать – это понять можно. Но ведь если убить, то с них уже совсем ничего не получишь. Оба официально разведены, так что на их супругов долг не повесишь. А тут ведь именно убить хотели, да еще так, чтобы потом следов не осталось – какие же следы после пожара? Ведь вскрылось все чисто случайно. Если бы девчонка, что тревогу подняла, домой раньше не вернулась, точно рвануло бы.
– По пальчикам… То есть по отпечаткам пальцев что-нибудь есть? – спросила я.
– Говорят, что чертова прорва, криминалисты проверять замучились, но по базам они не проходят. Только я так думаю, что подстраховался убийца, нет там его отпечатков. Видимо, он не до конца был уверен, что квартира точно взорвется – зачем бы он тогда эту писульку оставлял, если она все равно сгорит? Да и записка какая-то странная.
– Есть такой психологический прием. Если ты кого-то ненавидишь так, что от злости лопнуть готов, то, чтобы снять стресс, можно манекен начальника ударить, как, например, у японцев. А можно написать на бумаге все, что ты о нем думаешь и что ему желаешь. Выплеснуть на бумагу свои негативные эмоции. Видимо, Кошкин посоветовал брату с сестрой так снять напряжение, вот они и изощрялись в написании всяких пакостей об отце и Насте, а потом он этот листок прибрал до лучших времен. Вот он и пригодился, – сказала я, вставая. – Ну что? Пошли ужинать. И желательно нам сегодня пораньше лечь спать – день нам всем завтра предстоит не из легких. Нам нужно во что бы то ни стало найти запись! А как именно мы будем это делать, утром расскажу, а то я сейчас уже не очень хорошо соображаю.