– Вы идите, я пока позвоню. Предупрежу, чтобы завтра были наготове, – сказал Дмитрий Васильевич.
И я даже не стала спрашивать, кому именно – и так ясно.
Ужинали мы все вместе, то есть не только взрослые и дети, но еще и зверинец, включая алабая. Но если Джим вел себя солидно, то Дуся постоянно бегала от одного стула к другому, вертелась на месте, тявкала и выпрашивала вкусные кусочки, а коты важно несли себя по тому же маршруту, с трудом вставали на задние лапы, чтобы положить передние на ноги человека, и негромко мявкали, требуя того же. А я смотрела на все это и думала, как же прав был Ушаков. В такой обстановке Шестопалов действительно легче перенесет любые, даже самые страшные известия, потому что вокруг все свое, родное: коты лезут под руку, требуя, чтобы их погладили, на коленях блаженствует Дуся, Джим смотрит преданными глазами, а главное, рядом жена и дети, для которых он всегда самый дорогой, любимый и единственный.
Я поднялась «к себе» и собралась лечь спать, когда раздался стук в дверь, а потом появилась голова Дарьи Михайловны:
– Татьяна Александровна, я чего сказать-то забыла. Выяснила я то, что вам надо.
Выслушав ее, я только вздохнула:
– Именно это я и ожидала. Спасибо вам большое.
– Да чего уж там. Одно ведь дело делаем. Спокойной ночи!
Голова исчезла, а я подумала, каким же законченным подонком оказался Кошкин, даже еще хуже, чем я ожидала.
Той ночью я не спала – нервы и тяжкие думы. «Да, Танька! Докатилась ты! Собираешься отдать человека на верную и мучительную смерть. И пусть не ты приняла это решение, но ведь твой долг как законопослушного гражданина и, более того, бывшего работника прокуратуры заключается именно в том, чтобы воспрепятствовать беззаконию. А ты? Да, Кошкин, распоследняя сволочь и предатель, но ты же не судья и не коллегия присяжных. А, с другой стороны, пойти законным путем – значит обречь на позор ни в чем неповинных людей, причинить им такой моральный вред, от которого они не скоро оправятся, если переживут его вообще. А дети? С появлением Интернета человек уже нигде не может скрыться, их же дразнить будут за то, в чем их отец совсем не виноват. И пусть никто никогда не узнает, что ты приняла в этом участие, но совесть-то у тебя есть! Ты-то будешь знать, что натворила».
Эх, как же мне было погано! Я лежала и мучительно размышляла, как же можно организовать все так, чтобы и овцы целы, и волки сыты, и моя совесть спокойна, то есть и поставленной цели добиться, и закон не нарушать, но выхода так и не нашла.
Я встала еще до шести, и мне пришлось, чтобы привести себя в рабочее состояние, принимать контрастный душ. К счастью, помогло. Собравшись, я тихонько спустилась вниз, чтобы сделать себе кофе, но, как оказалось, Дарья Михайловна уже бодрствовала и возилась в кухне. При виде меня она только укоризненно покачала головой: