– Разумеется, существуют! Неужели вы полагаете, что я не умею читать?
– Дорогая моя, высокомерие никому не позволительно, невзирая на то, сколько вам лет и какое положение вы занимаете.
Я раздраженно думаю: тогда садись на свою лошадь и скачи прочь! Его собственное высокомерие невыносимо, но я не могу сказать это вслух. Пока не могу. Вместо этого я произношу, пусть и сквозь зубы:
– Кажется, месье, вы мне не верите?
Стенвиль наклоняет голову.
– Боюсь, что я сомневаюсь. – Еще никогда мне не приходилось так сильно ненавидеть кого бы то ни было. – Подобное признание в любви, в письме, не меньше, совсем не в характере короля. Он очень осторожный человек. Сама осмотрительность, скажем прямо.
– А по-моему, я знаю короля лучше вашего! – возражаю я. – Как я понимаю, вы всего лишь охотитесь с ним раз в год, а ноябрь уже прошел. – Я вскакиваю, решительно настроенная положить конец этому бессмысленному разговору. Я достаю шкатулку из стенного шкафа. Стенвиль пристально следит за мной, его лицо на удивление настороженное. – Держите, – я швыряю ему стопку писем. – Почитайте сами.
Он медленно раскрывает первое.
– Это самое последнее. Он признается, что влюблен до безумия и только и ждет, когда мы останемся с ним наедине. Наедине, то есть без маркизы. Прошу прощения, герцогини. А здесь он говорит, что любит меня, – нет, подождите, не читайте этот абзац… Но тут, как вы видите, он заканчивает куплетом, в котором сравнивает свою любовь ко мне с грушей.
– Действительно, он искусно управляется со словами. – Стенвиль молчит и внимательно разглядывает стопку писем, пока я нетерпеливо притопываю.
– Очень, очень впечатляет, – наконец произносит он, потом вскакивает и бросается меня обнимать. Я инстинктивно льну к нему – несмотря на нос в форме луковицы, я заметила его красивую фигуру, да и пахнет от него приятно. Он отпускает меня, держит на расстоянии вытянутой руки. – Очки, дорогая кузина, мои очки. Мне нужны очки, чтобы прочесть эти чудесные послания должным образом, уделить им должное внимание. Они у меня в комнате, в городе. Вы позволите?
Я сразу же понимаю, что он хочет забрать эти письма.
– Конечно. Я помню их наизусть, так что можете взять их.
Он кланяется, а когда собирается уходить, в глазах его сталью поблескивает восхищение. Наконец-то он понимает, кто я и кем я стану. Состояние Шуазель увеличится, и все благодаря мне.
Но одного Стенвиль не знает, об этом в письмах не упоминалось. Я почти уверена, что беременна, признаюсь, что поделилась этой новостью только с королем; даже Элизабет с Аржансоном не знают. Вполне возможно, что отец ребенка – король. «Нет, вы только представьте, – думаю я, показывая язык удаляющейся Немезиде, – я буду матерью королевского дитя!»