Комната большая, стены, потолок и даже пол выкрашены в белый цвет. На окнах нет занавесок, поэтому через окна вместе с зимним солнцем проникает и холод. Свет, по словам художника Буше, так же важен для живописи, как воздух для человека. Я лежу на животе на резном диване, накрытом нежным синим бархатом. Буше экспериментирует, когда делает наброски к картинам; на прошлой неделе простыни были шелковыми, алого цвета, и сейчас я вижу по его надутому виду, что синим бархатом он недоволен.
Двери открываются, и я слышу, как входят посетители.
– Месье герцог де Ришелье! Месье Лебель! – радостно восклицает Буше. – Какая честь видеть вас в моей скромной студии.
– Буше, мой добрый друг, я должен был сам удостовериться. В том, как вы воспеваете и передаете на полотне ее очарование. – Шаги приближаются, останавливаются рядом со мной. – И вы ничуть не преувеличиваете.
– Я рад, что вы одобряете, сир, – удовлетворенно произносит Буше. – Она редкое сокровище.
– Верно. Только взгляните на эти гладенькие щечки, – произносит голос, и рука в перчатке, невесомая и деликатная, словно волосок, проводит по моей голой спине.
Я оборачиваюсь и улыбаюсь мужчине постарше, в безупречном белом парике и мягком сюртуке мышиного цвета. Его серебристые туфли на высокой подошве и еще более высоких каблуках расшиты жемчугом.
– Значит, это и есть та маленькая нимфа, о которой мы так много слышали, – улыбается он мне. – И сколько это стоит? Дороже золота, – размышляет он. Сейчас его рука сжимает и массирует мой зад.
– Я заявляю, что быть не может, чтобы природа создала такую красоту. Она словно из другого мира, – соглашается Буше. – Я называю ее Морфиза – от греческого слова «красивая».
– Действительно «Morphos». Какое божественное личико, а посмотрите на ее тело. Такое маленькое, но уже совершенное.
– Герцог, когда она стоит, то не выше пони.
– Очаровательна, так очаровательна.
Я прячу голову под простыню, как будто испытывая стеснение от их комплиментов.
– Сколько ей лет? – спрашивает второй посетитель, оставаясь в тени.
– Мать ее говорит, что двенадцать, но мне кажется, что четырнадцать, быть может, пятнадцать.
– Лебель, что скажете? – спрашивает первый. – Повернись, дитя. Взгляните на эти бутоны; просто восхитительно. А какие идеальные соски.
– Я называю их «мои яблочки Венеры», – говорит художник, – которые венчают божественные ягодки винограда… ах, истинный мед! – Мне нравится месье Буше: у него добрый голос, к тому же он хорошо платит матушке за время, которое я провожу у него. – А теперь, прошу меня извинить, она должна занять правильную позу.