– Гек, – она предпочитала сокращённую версию моего имени, – мы уже месяц как знакомы с тобой, и я поняла, что ты не хочешь воспринимать окружающую действительность как данность.
– Что ты имеешь в виду, Инга? – спросил я.
– То, что порядки в нашем обществе тебя не устраивают. Ты же сам, например, говорил мне недавно, какая несправедливость в том, что только для мусульман открыты все двери, а нам – буддистам, иудеям, православным и католикам с протестантами, равно как и атеистам – на карьерный рост даже не стоит и надеяться. Почему нас во всём ущемляют? Разве виноваты мы, что родились в семьях, не исповедующих ислам?
– Так я и не хотел бы, чтобы в моей семье по пять раз в день совершали намаз, стучась лбом о пластиковую циновку.
– Я тоже не хотела бы. Тогда почему в Низаме халифата записано, что все люди при рождении обладают равными правами, а в действительности мусульмане выше всех. Все животные равны, но некоторые животные равны более, чем другие.
– Животные?
– Ага. – Она открыла небольшой сейф, достала из него какое-то издание и протянула мне. – Бери, почитаешь на досуге. Только осторожнее, она очень старая и хрупкая.
Я держал в руках роман некоего Джорджа Оруэлла под названием „Скотный двор”, изданный на чешском языке. На последней странице стояли выходные данные и дата – 12.03.2088 г. Два последних века на бумаге ничего не печатали. Зачем, если существуют электронные книги, да и вся документация хранилась в компьютерных базах данных. Бумажные издания можно было встретить только в музеях да в частных коллекциях, при этом такие коллекции должны быть зарегистрированы и цензурированы.
– В Сети ты её не найдёшь, она входит в число запрещённых. Так же, как и „451° по Фаренгейту” Брэдбери. Если захочешь, я тебе потом дам и её почитать. А эту никому не показывай, иначе можешь попасть под статью об измене. Казнить не казнят, но пожизненное могут влепить. Да и я попаду под раздачу вместе с тобой.
– А ты почему? Я же никому не скажу…
– Гек, – улыбнулась она мне, как несмышлёному ребёнку, – палачи из пражской тюрьмы выбьют из тебя любое признание. Ты признаешься даже в том, чего не совершал. Так что постарайся нигде книгу не „светить”, читай под одеялом с фонариком. Это я, конечно, утрирую, но тем не менее. Помни, что повсюду стоят камеры наблюдения.
– Тогда и правда остаётся читать только под одеялом, – усмехнулся я.
„Скотный двор” и прочитанный следом и также запоем „451° по Фаренгейту” перевернули моё видение окружающего мира. Я уже представлял себя таким вот Гаем Монтэгом, спасителем книг, чьё призвание – донести их содержание до потомков, а Ингу – Клариссой. И отчётливо понимал, что мы живём в самом что ни на есть тоталитарном обществе, мало чем отличающемся от описанного в романе Брэдбери.