Тут уже, похоже, не отвертишься. Меня лишь интересовали несколько вопросов… Первый: знают ли в ФБР о том, что я из будущего? Второй: известно ли им о моих связях с советской разведкой? И третий: что Гувер может мне предложить? Потому что если бы он хотел реально упечь меня в тюрьму Синг-Синг, то не заявлялся бы сюда на приватный разговор, а приказал бы доставить меня под конвоем к нему в Вашингтон, где и устроил бы допрос с пристрастием.
– В кафе сидели с девушкой, а компания за соседним столиком начала её оскорблять. Ну я и поговорил с ними на языке, скажем так, жестов. Покалечил немного, а один из пострадавших оказался сыном местного партийного лидера. Сами понимаете, партработник в Советской России – лицо неприкосновенное, так же как и его семья.
– Однако, насколько я знаю, очень многие из них оказались врагами народа…
– Не без этого, – хмыкнул я. – Не знаю, как сейчас, но тогда тот коммунист был в фаворе, так что мне влепили шесть лет лагерей.
– Это не она, случайно, та девушка, из-за которой вы попали в переделку? – скосил он глаза в сторону стоявшего на столе портрета Вари.
– Она самая.
– Симпатичная леди… Прошу прощения за нескромный вопрос, она была вашей любовницей или у вас имелись на неё серьёзные планы?
– Да мы толком и не успели узнать друг друга поближе, но я бы, пожалуй, не отказался связать с ней свою жизнь.
Гувер ещё раз бросил задумчивый взгляд на портрет Вари, словно что-то обдумывая.
– Не пытались с ней связаться?
Ишь ты, вопрос-то с двойным дном. Всё же знает он о моих делах с Фитиным или просто прощупывает почву? Надеюсь, в моё отсутствие федералы не вскрыли мой сейф, в котором хранилось немало важных документов, не говоря уже о незарегистрированном стволе, и письма от Вари. В последнем, полученном через сотрудника консульства два месяца назад, Варвара сообщала, что, когда немцы подошли к Одессе, ей и её родным пришлось эвакуироваться в Пензу. Она работает на заводе, но на каком именно и что делает – секретная информация. Недавно написала заявление в военкомат, просилась на фронт хотя бы медсестрой, а пока её заявление рассматривают, пошла на курсы шифровальщиков.
– Думал, и не раз, – почти искренне вздохнул я. – Но как вы это себе представляете? По телефону не позвонишь. Отправить письмо? Письма из других стран в СССР подвергаются перлюстрации, это, получается, я и себя подставлю, и её. Так что приходится жить воспоминаниями.
– Но эти четыре года верность вы ей точно не хранили, – осклабился Гувер. – Впрочем, это ваше личное дело. Но как вы умудрились сбежать? Насколько я знаю, такие случаи единичны, тем более в северных лагерях СССР, где в лесах могут выживать только дикие звери. Или вы бежали летом?