В аэропорту Санта-Крус-де-Тенерифе мы приземлились утром следующего дня. К самолёту подогнали автозаправщик, а мы с Василием Карповичем размялись поблизости под жарким испанским солнцем, решив не соваться в здание аэропорта, чтобы не связываться лишний раз с таможней. Не знаю уж, кому на самом деле принадлежал этот Douglas, но он был оборудован всего десятком пассажирских кресел и, судя по уровню комфорта, явно не предназначался для стандартных пассажирских или грузовых перевозок.
С Атлантики, которую из-за ограды нам было не увидеть, задувал свежий бриз с лёгким привкусом соли, хотелось окунуться в прохладную воду, понежиться на пляже, но нас ждало продолжение перелёта, чтобы в дальнейшем приступить к выполнению ответственного правительственного поручения.
Спустя два с небольшим часа было получено разрешение на взлёт, и наш самолёт направился на северо-восток. Пилот сразу набрал приличную высоту, и если при взгляде из-за редких облаков на воду эти километры были не слишком заметны, то, когда мы добрались до материка, стало ясно, насколько высоко по сравнению с обычными самолётами мы забрались.
– Теперь прямиком до Москвы, через линию фронта, – сказал Медынцев, и на его лице впервые за всё время нашего короткого знакомства проскользнула улыбка.
– А нас не собьют?
– Не должны, мы будем лететь на высоте порядка шести километров, да ещё ночью, к тому же на нашей стороне для нас выделен безопасный коридор. Так что волноваться не о чем. Вы лучше поспали бы, лететь ещё десять часов. – И он тут же сам смежил веки.
Спустя некоторое время я последовал его примеру. Снилось мне, что стою я перед товарищем Сталиным, а тот смотрит на меня, прищурясь, попыхивая трубкой в жёлтые от табака усы, и ухмыляется. Хочу спросить, что это, мол, вы, товарищ Сталин, не надо мной ли уж смеётесь, но язык словно прилип к нёбу.
– Мне вот тут некоторые советовали вас расстрелять за то, что вы сбежали в Америку, – с чуть заметным акцентом произнёс Генеральный секретарь ЦК ВКП(б). – Например, товарищ Ежов.
Я скосил взгляд влево, куда показал мундштуком трубки Сталин. Там понуро стоял расстрелянный нарком внутренних дел. Форма на нём уже порядком истлела, сквозь прорехи выглядывали куски гниющей плоти, в которых копошились личинки. Лицо также было порядком изъедено, сквозь отсутствующие щёки проглядывали жёлтые зубы, а глазные яблоки так глубоко провалились, что их почти не было видно. И смрад исходил такой, что невольно захотелось зажать пальцами нос.
– Но товарищ Ежов сам скомпрометировал образ преданного делу партии человека, так что его словам веры нет, – как ни в чём не бывало продолжил секретарь ЦК ВКП(б). – Я же в силу возраста уже не могу управлять такой большой страной, как Советский Союз. Я устал, я ухожу. Уеду в Гори, буду писать мемуары. На место руководителя СССР нужен более молодой человек, делом доказавший, что достоин такого доверия. Поэтому я решил сделать вас своим преемником. – И Сталин… оторвал свои усы, которые, получается, все эти годы были приклеенными, после чего подошёл и приклеил их мне под нос.