Сивцев, закемаривший было в кресле с вытянутой сломанной ногой, при нашем появлении открыл глаза.
– Похоронили, – ответил Василий Карпович на незаданный вопрос. – Давайте, товарищи, решать, что делать дальше. От того, что мы вынужденно оказались где-то под Тарнополем, задача не поменялась: товарища Сорокина необходимо доставить в Москву. Придётся пробираться через линию фронта. – И он с сомнением посмотрел на забинтованную ногу пилота.
Мне и Сивцеву сразу стало ясно, о чём подумал майор.
– Может, костыли соорудим? – предложил Сивцев. – Всё ж лучше, чем на носилках меня переть, а так как-нибудь смогу передвигаться и сам.
– Да ты и на костылях далеко не упрыгаешь, – с сомнением поскрёб небритый подбородок майор. – Что же делать-то… Того и гляди сюда кто-нибудь из местных нагрянет, шума мы немало наделали. Да и хорошо, если местные, а вдруг немцы?
Возникло неловкое молчание, каждый думал об одном и том же. По всему выходило, что лётчик становился для нас обузой. Но и бросать его было бы самым настоящим предательством.
– Вот что, – вздохнул Сивцев, переводя взгляд с меня на майора и обратно. – Вы это, товарищи… Выполняйте задание. Велено доставить человека в Москву – вот и чешите на восток. А я уж как-нибудь…
– Нет, так дело не пойдёт, – взял я инициативу в свои руки. – Вас мы не бросим. Сделаем костыли и доберёмся все втроём до ближайшего населённого пункта. А там уж, даст Бог, попадутся добрые люди, приютят, пока кость не срастётся.
– А что, хорошая идея, – как показалось, с облегчением поддержал меня Медынцев. – Здесь же остались наши, советские люди, временно оказавшиеся в оккупации, неужто не помогут?
Я не стал озвучивать свои опасения насчёт так называемых советских людей на Западной Украине, многие из которых с удовольствием убивали стариков, женщин и детей, имевших несчастье быть другой, «неправильной» национальности, прежде всего поляками, евреями и русскими. Не стал говорить, как в той же Галиции местное население с цветами встречало войска вермахта, нёсших им якобы освобождение от коммунистов и жидов, между которыми почему-то проводился знак равенства. Придёт время – сами всё узнают. Либо уже что-то знают, но считают за лучшее делать вид, что в семье не без урода. Только вот таких «уродов» на Украине, особенно Западной, чуть ли не через одного.
Хотя в глубине души я, вероятно, и понимал того же Бандеру, ратующего за свободную Украину. Родись я хохлом, тоже, может, возжелал бы жить в независимом государстве. Вот только дорогу к своей цели Степан Андреевич выбрал слишком уж экстремальную, не гнушаясь террором, убийствами и даже сотрудничеством с немецкими оккупантами, а это уже не лезло ни в какие ворота. Если доведётся встретиться со Сталиным, обязательно подскажу ему, чтобы выжигал на Украине национализм калёным железом, не цацкался с ними, а отвечал террором на террор. Если, конечно, встретимся, потому как не факт, что генсек найдёт для меня в этот раз время, да ещё и какой-то прямо-таки злой рок каждый раз мешает нашей встрече. Первый раз из Одессы уже почти уехал в Москву – повязали. Второй раз сам из лагеря сбежал, не дожидаясь, пока околею в холодном карцере. Теперь вот самолёт даже до линии фронта не дотянул, и ещё не факт, что нам удастся её пересечь в целости и невредимости. Так что наше свидание со Сталиным казалось мне уже каким-то несбыточным мороком, как и встреча с Варей, которую я не видел – страшно подумать – целых пять лет! Девушке уже считай тридцатник, и, если до сих пор она хранит мне верность, ей впору ставить при жизни памятник.