– Там будто музейная экспозиция. Причем очень грустная.
Не отвечаю.
– Может быть… – ласково говорит сестра. – Возможно, пора…
На глаза наворачиваются горячие и злые слезы, и я поворачиваюсь к ней:
– Что пора? Убрать их подальше и сделать вид, что Трента и на свете не было?
– Нет, – твердо возражает Райан.
Она хочет взять меня за руку, но я не позволяю.
– Я не об этом, – вздыхает сестра. – Просто… Ты разве не расстраиваешься, когда видишь их каждый день?
Вытираю глаза и сержусь на себя за то, что даже после стольких месяцев так легко могу расплакаться.
– Я расстраиваюсь не из-за фотографий.
А из-за того, что без них воспоминания, которые были связаны с Трентом, начинали растворяться.
– Знаю, Куинн. Веришь или нет, но мы все его любили. И все скучаем по нему. Понятно, что ты относилась к нему совсем по-другому, но все же… – Райан замолкает, и я вижу, с какой осторожностью она подбирает слова. – Мне кажется, ты во многом сама все усложняешь. Мама мне рассказала о письмах, встречах с реципиентами и поисках парня, которому досталось сердце. Она беспокоится, что ты зациклилась на нем. Может быть… пора чуточку притормозить?
Закусываю щеку и чувствую, как напрягаются плечи.
Она подходит ко мне, и теперь я не могу избежать ее взгляда.
– Даже если ты найдешь его, это Трента не вернет. И вести себя так, будто ты умерла вместе с ним, тоже бессмысленно.
Во мне вскипает жгучая злоба.
– Ты думаешь, я сама этого не знаю?
Райан не отвечает. Она плотно сжимает губы с таким видом, будто ей нечего сказать.
– Я знаю. – Я говорю чуть мягче, с меньшей уверенностью, поскольку вспоминаю Колтона, который стоит у нас на крыльце с подсолнухом в руке. Думаю о том, что мне с ним легко, словно мы знакомы уже очень давно. И внезапно спрашиваю себя: а что я к нему чувствую? Почему вдруг так привязалась?
Опускаю взгляд на свои колени.
– Я не пытаюсь его вернуть. Просто…
Смотрю на разбросанные по комнате журналы, стараюсь подобрать слова, чтобы объяснить, зачем я пытаюсь связаться с этим парнем… Встречи с другими реципиентами были попыткой справиться с горем. А с Колтоном… все иначе.
Прогоняю эти мысли и поднимаю с пола журнальную вырезку со снимком Лазурного Берега.
– Для чего это?
Указываю на беспорядок в комнате, пытаюсь поменять тему разговора. Повсюду валяются вырванные страницы, на которых изображены экзотические города, японские сады и картинные галереи. На одной – фотография с озером, которое, подобно зеркалу, отражает небесные просторы и горную цепь. Я также замечаю вырезанные фразы разных форм и размеров: