После пробежек Райан идет к бабуле – там она готовит картины для своего портфолио. А я еду на побережье и где-то по пути, на трассе между деревьями, становлюсь той Куинн, которую знает Колтон.
Теперь мы каждый день встречаемся на утесе – там, где в первый раз катались на байдарке. Интересно, это из-за того, что он скрывается от Шелби? Неужели я стала для него таким же секретом, каким он стал для меня? Пытаюсь об этом не думать, и рядом с ним это удается без труда. Колтон показывает мне все знакомые ему места – скрытые пещеры и прибрежные тропы, которые хранят его детские воспоминания. Я понемногу начинаю узнавать его. Не нужно задавать никаких вопросов, ведь он рассказывает о своем прошлом таким образом. Вернее, о части прошлого, которую он хочет мне показать, – лишенной больничных палат, кислородных трубок или пластиковых коробочек с таблетками.
У нас складывается особый распорядок – часы, когда мы обычно катаемся, плаваем или лежим на пляже. Я стараюсь быть осторожной и внимательной. Когда мне кажется, что сейчас у Колтона время приема препаратов, я отвлекаюсь на что-нибудь – скажем, на дикие цветы, которые растут вдоль дороги, или стайку пеликанов над океаном. Ему необходимо остаться наедине с тем, что он не хочет мне показывать.
Зато я все лучше узнаю о других его пристрастиях и симпатиях. Скажем, теперь мне известно, что он обожает отца, но при этом более близкие отношения у него с дедушкой, от которого ему достались любовь к океану и старым морским байкам. Колтон может назвать любое созвездие и рассказать его историю. И действительно думает, что каждый день может стать лучше предыдущего.
Думаю, что и он узнает меня. Колтону не приходится задавать вопросы – я все рассказываю сама. О пробежках с Райан, о бабуле и «Обществе красных шляпок». О гнетущих мыслях насчет собственного будущего, в котором я не уверена. И о том, что мне нравится проводить с ним время.
Нас влечет друг к другу, и это ощущается всегда – и когда молчим, и когда громко смеемся. Это можно заметить и в улыбке Колтона, пока мы смотрим друг другу в глаза. Услышать в его тоне, когда он называет меня по имени. Почувствовать, когда наши руки, плечи или колени соприкасаются. Я думаю, он тоже замечает, но колеблется. Не знаю, на мое ли благо или на его, но наши отношения напоминают безумный танец, в котором, несмотря на нарастающее притяжение, мы не подаемся ближе друг к другу.
В один прекрасный день после гребли и ланча я говорю, что хочу научиться серфингу. Мы начинаем с основ. Колтон раз за разом подталкивает меня на волну, командует, чтобы я вставала на доску, и каждый раз шумно радуется, когда мне это удается, даже если сразу после этого я падаю в воду. Мы повторяем снова и снова. И у меня наконец получается. Изо всех сил гребу руками, Колтон чуть подталкивает доску, и теперь по его команде я поднимаюсь, удерживаю равновесие и скольжу по гребню волны. Это лучшее чувство на свете, и мне не хочется вылезать из воды, поэтому занятия длятся до вечера, пока руки не наливаются свинцом.