Мальчик стиснул зубы, чтобы не заорать, и в горле застряло нечто страшное… нечто чуждое всей этой показной тошнотворной роскоши, которая окружала особняк, нечто темное. Оно клокотало в районе глотки, вызывая желание склониться прямо в гостиной и выблевать на дорогой ковер эту черноту, которая забилась внутри него бешеным зверем.
Выскочил на улицу и бросился к новенькому навороченному велосипеду, обвязанному черной подарочной лентой, сел на него, даже не тратя время на разглядывание и пронесся через автоматически открывавшиеся ворота прочь. Едва не сбил какого-то парнишку в оборванной одежде, он иногда видел его у своего дома, но никогда не обращал особого внимания. Запомнил только, что тот и зимой, и летом ходил в одной и той же драной коричневой курточке и потасканных заляпанных отвратительными пятнами джинсах. Ничего примечательного.
Закричал на придурка, чтобы больше не появлялся возле его дома и уехал. Так мальчик провел свой четырнадцатый день рождения.
* * *
Четырнадцать лет спустя.
Никогда в любовь с первого взгляда не верил. Да и в любовь саму тоже. Сказки, выдуманные для дураков, для малахольных идиотов, оправдывающих самые естественные инстинкты высокопарными словами. В секс верил. В похоть… о, о похоти я знал так много, что мог бы написать о ней целые трактаты… верил в привычку и удобство рядом с женщиной. А вот в такие бредни перестал верить еще в детстве. Тогда и понял, что человеческая жизнь — не сказка, это кошмар, надвигающийся, как только наступают сумерки, а смысл ее состоит в том, чтобы поутру суметь открыть глаза. И желательно, целым и невредимым.
Джони, правда, утверждал, что она существует. Любовь эта. Та, которая сразу дубиной по лбу бьет, тасуя все мысли в голове, как в стеклянной банке. Правда, по его словам, не длилась она и дольше одной ночи. Удобная такая штука, если верить старику.
— Чего развалился? — жирдяй в полицейской форме ощутимо ткнул дубинкой прямо в бок, и я стиснул с силой кулаки, чтобы не ответить ему тем же, — к следователю давай быстро, мразь.
Он даже удосужился встать с кресла, облегченно скрипнувшего, когда огромная туша поднялась на ноги, и подтолкнул меня в спину ладонями. Скорее, ударил по спине.
— Шевелись, ублюдок.
Обошел меня, открывая дверь в кабинет, и тут же падая с грохотом от поставленной подножки. Я склонился над ним, улыбнувшись, когда кретин угрожающе заматерился, и подмигнул, перешагивая через его голову и заходя в небольшое помещение со стенами персикового цвета и белыми жалюзи на узком окне.
— Мэм, — откуда-то сзади наряду с пыхтением и едва сдерживаемыми ругательствами, — Натан Дарк. Ублюдок прятался в Квартале для бездомных.