О, я с трудом подавила в себе этот порыв. Ведь с десяток внимательных глаз смотрели на меня, предполагая, что я сделаю нечто подобное. И я не решилась, на этот раз проявив похвальную выдержку. Терпение, только терпение… Действовать надо аккуратно, без всяческих спонтанных порывов. Только так можно приблизиться к желаемому… Тем более я собиралась просто расположить к себе этого задохлика.
Но, похоже, одного лишь сочувствия будет мало для того, чтобы он проникся ко мне дружескими чувствами. Тут надо найти такие струнки, сыграв на которых, удастся сделать мальчишку своим единомышленником. Что ж, самый лучший инструмент для манипулирования – это человеческое тщеславие… На это, пожалуй, я и сделаю ставку.
– О, Виктор, – проникновенно сказала я, – здесь, в этом диком мире, ты перенес множество трудностей и лишений. Но я думаю, что самое трагичное – это то, что произошло с тобой еще на твоей родине во Франции восемнадцатого века… Подвергнуться террору, увидеть множество смертей, потерять все… Это, должно быть, ужасно.
Парень кивал в ответ на мои слова. Теперь, когда мы беседовали с ним вдвоем, между нами была та особая интимная атмосфера, которой не добиться при большом скоплении народа.
– О да, мадмуазель Марина… – грустно ответил он, – это действительно ужасно.
– Когда-то с моими предками произошло то же самое, – продолжила я проникновенно, – они были вынуждены бежать из России, бросив все…
– Неужели, мадам Марина? – удивился Виктор.
– Да-да, это правда, – подтвердила я, – они тоже были дворяне, аристократы, и, когда чернь восстала, они с трудом спасли свои жизни, сбежав за границу из России, пылающей в огне гражданской войны…
– Мне очень жаль, мадам Марина, что так случилось с вашими предками… – сочувственно произнес Виктор.
– Да, Виктор, с тех пор им пришлось жить в изгнании… – продолжила я с грустью. Я видела, как мальчишка все больше проникается ко мне доверием и симпатией. С воодушевлением я продолжила: – А ведь при царе наш род был очень знаменит и прославлен. Род Жебровских…
– Жебровские? – переспросил Виктор. Его лицо странным образом изменилось. Он словно был очень неприятно разочарован.
– Ну да, Жебровские, – подтвердила я.
Что такое? Он смотрит на меня будто с какой-то брезгливостью…
– Так вы, мадмуазель, родом из Польши? – спросил он прохладным тоном, отчего я явственно ощутила, как зарождающаяся дружба между нами рассыпается на глазах.
– Ну да, Жебровские – это польский род, но, когда мы жили в России, то считались русскими, а теперь мы французы… – ответила я, и собственные слова вдруг показались мне несусветной глупостью. Тем более что теперь он смотрел на меня с плохо скрываемым превосходством. Проклятый заморыш! Да и я хороша – как можно было упустить из виду, что французы всегда презирали поляков – и даже в двадцать первом веке все еще сохранились отголоски тех отношений, когда раздираемая панскими раздорами Польша была прислужницей Франции? Вот в чем причина резкой перемены его отношения…