Второй год новой эры (Михайловский, Маркова) - страница 140

Словом, у меня вышла сокрушительная промашка в расчетливой попытке подружиться с Виктором. Он же дурак, по самую крышу набитый предрассудками! Он и представления не имеет о политкорректности, толерантности и о том, что в мое время даже негра нельзя назвать негром, потому что это является преступлением. Теперь я в его глазах – просто наглая выскочка «из поляков», которая имела дерзость думать, что она стоит на равных с ним, настоящим французским дворянином. Вот черт!

Я заскрипела зубами от злости на себя и свою глупость. Расслабилась тут, в Каменном Веке, забыла историю… Деградировала… Ну и как теперь исправить ситуацию? Да никак. Черт с ним, с поганцем, черт с ними со всеми! Но теперь-то уж я возьму с тебя такую моральную компенсацию, что мало не покажется!

Я посмотрела на него с вызовом и сказала совершенно другим – холодным и злым – тоном:

– А что?

– Ничего… – ответил он, стараясь не смотреть мне в глаза. – Благодарю вас за беседу, мадмуазель. Я, пожалуй, снова прилягу…

Ах французский ублюдок! Он, как и положено истинному аристократу, не посылает меня открытым текстом в задницу (как сделал бы любой мой современник), не объясняет мне причину своего изменившегося вдруг отношения. Он просто вежливо дает понять, что гусь свинье не товарищ (маман любила эту русскую пословицу). Ну погоди же! Сейчас ты сполна получишь то, что заслуживаешь за свою спесь, дворянин сраный!

– Погоди-ка, дружок… – Я, с улыбкою кобры на лице, сделала шаг вперед, приблизившись к нему почти вплотную.

Он глянул на меня, приподняв брови, будто досадливо вопрошая: «Ну, чего тебе еще, жалкая польская холопка?». И тогда я размахнулась и врезала по его физиономии ладонью с полусогнутыми и растопыренными пальцами – так, что на его щеке мгновенно образовались четыре кровавые царапины от моих крепких ногтей…

Это было неистовство, казалось, уже давно позабытое мной. Сквозь багровую пелену бешенства я видела его изумленное лицо; он отпрянул от меня, поднял руку и приложил к щеке.

– Сумасшедшая… – услышала я его испуганный шепот.

А к нам уже бежали люди – Петрович, его жена и туземки…

Тогда же и там же

Люси д`Аркур – медсестра, замужняя женщина

Звуки какой-то свары, доносящиеся с палубы, заставили меня отвлечься от кухонной возни. Решив полюбопытствовать, что там происходит, я вылезла по лестнице из каюты наверх, на свет божий, и вслед за мной на палубу выскочили мои туземные помощницы-собрачницы: Тиэлэ, Каэрэ и Суэрэ. И вот что мы увидели.

Жебровскую – красную, всклокоченную, с выпученными глазами и перекошенным ртом – держали, заведя ей руки за спину, две туземки из Петровичева гарема. Это была его старшая жена Алохэ и еще одна темная туземка по имени Оритэ. Сам Петрович и его старшая жена Ляля стояли рядом, с озабоченными лицами что-то обсуждая. Марина дергалась и злобно шипела – по движению ее губ было похоже, что это повторяющееся слово «ублюдок». Рядом, держась за расцарапанное лицо, стоял тот, в чью сторону и были направлены ругательства – Виктор де Легран. Юноша имел абсолютно ошеломленный вид и растерянно озирался. Было понятно, что между этими двумя произошел какой-то конфликт, который закончился рукоприкладством. Видимо, Марина ударила парня, а тот, похоже, даже не понял, за что. Безумная Жебровская – она совсем не изменилась, осталась такой же невоздержанной и импульсивной. Проявляя физическое насилие к гостю племени, она не подумала о том, что русский вождь может и изменить свой приговор на более суровый – за такой проступок ее вполне могло ждать выбрасывание за борт… Интересно, что все же произошло и что теперь с ней сделают?