– Не знаю, месье Петрович, – ответила я после некоторого размышления. – Виктор утверждает, что не высказывался оскорбительно в отношении мадмуазель Марин, а она напала на него и расцарапала лицо.
– Люся, – с нажимом произнес месье Петрович, переглянувшись со своей женой, – пожалуйста, постарайся выяснить, как было дело и кто виноват в произошедшем. Жебровская, конечно, то еще дрянцо, но не думаю, чтобы она стала усугублять свое положение просто так, без всякой причины.
Я вздохнула. Мне уже стало понятно, что Виктор не чувствует за собой никакой вины, а разговаривать с Жебровской было сомнительным удовольствием. Но раз вождь сказал – надо делать.
– Марина… – обратилась я к своей бывшей ученице, – пожалуйста, успокойся. Скажи, почему ты считаешь, что Виктор вел себя оскорбительно?
– «Марина, успокойся!» – дурацким голосом передразнила она меня. – А какой смысл тебе что-то объяснять? Я все равно всегда останусь виноватой! Знаешь что – отвали-ка ты от меня. Что ты о себе вообразила? Что я сейчас начну оправдываться тут перед тобой? Да кто ты такая? Иди, милуйся со своим дикарем! И оставь меня в покое!
Теперь она уже перестала дергаться в руках туземок. Она стояла прямо, насколько позволяли отведенные назад руки, глядя на меня горящими глазами. Теперь она была похожа на ведьму, которую приговорили к сожжению на костре.
Я повернулась к месье Петровичу.
– От нее ничего не добьешься, – сказала я, разводя руками. – Она только ругается и говорит, что оправдываться нет смысла, потому что все равно во всем обвинят ее.
– Вот как? – вождь задумался. – Тогда поговори с мальчишкой. Пусть во всем подробностях расскажет об их разговоре.
– Хорошо, – кивнула я и обратилась к Виктору: – О чем вы разговаривали?
– Ну, она посочувствовала мне… – начал тот, с испугом поглядывая на Марину и машинально потирая пораненную щеку. – Сказала, что теперь все будет хорошо… Сказала, что понимает меня, рассказала, что ее предки тоже были вынуждены бежать после революции и жить в эмиграции…
– Переводи! – приказал мне месье Петрович, внимательно вслушиваясь во французскую речь и пристально вглядываясь в моего собеседника.
Я добросовестно перевела.
– Я тоже выразил ей сожаление… А потом сказал, что хочу отдохнуть…
Я перевела.
– Спроси у него – и это все? – сказал месье Петрович.
Я спросила. Виктор подтвердил, что да, все. Он смотрел на меня ясными глазками, явно уверенный в своей святой непогрешимости. Месье Петрович задумчиво молчал, переведя внимательный взгляд с Виктора на Жебровскую. И та, в свою очередь, тоже напряженно следила за его реакцией. И наконец, не выдержав долгого молчания, мадмуазель Марин воскликнула по-русски: