А меня уже заметили месье Петрович и его жена; помахали – подойди, мол, сюда. Я подошла.
– А, ну конечно, как же без тебя, Люси? – извиваясь в крепких руках туземок, с ненавистью выкрикнула Жебровская, пытаясь испепелить меня взглядом. – Ты-то у нас и вправду аристократка, чистокровная француженка! Будь ты проклята, гадина! Сгинь вместе с этим ублюдочным щенком! Да чтоб вы все утонули! Ненавижу вас!
Что ж, похоже, от нее вряд ли можно дождаться объяснений. Выглядела она довольно жалко, и напоминала грешницу в аду, которую черти пытались запихать в котел с кипящей смолой. Хотя в данный момент месье Петрович просто ждал объяснений, и вовсе не собирался немедленно лишать ее жизни.
Поняв, что от Люси ничего вразумительного не дождешься, я обратилась к Виктору. Он как раз отнял руку от лица, и я увидела четыре глубокие царапины на его щеке – кровоточащие, нанесенные со знанием дела. Такие повреждения, которые останутся на лице в течение достаточно долгого времени, женщины обычно наносят, когда хотят не столько причинить боль, сколько унизить. Да чем же этот мальчик мог так разозлить Жебровскую? Мне он казался вежливым и дружелюбным, несмотря на дурацкие штампы, свойственные его эпохе. Но он же, являясь продуктом своего времени и своей культуры, в них не виноват.
Мне даже не пришлось расспрашивать его. Заметив мое приближение, он взволнованно обратился ко мне:
– Эта девица… Она сама подошла ко мне и заговорила по-французски… Я не сказал ей ничего плохого… Я был вежлив, мы спокойно разговаривали… Она внезапно набросилась на меня и поранила своими ногтями… Она сумасшедшая… – Он сокрушенно качал головой, разглядывая свою измазанную в крови ладонь.
– Мерзавец, гаденыш! – взвизгнула Жебровская. – Ты показал передо мной свою спесь, паршивый щенок! Презираешь поляков, да? Вот за это и получил! Высокомерный подонок! Будь моя воля, я бы тебя вообще утопила!
Глаза ее горели, как у демоницы. Для меня же кое-что стало проясняться.
– В чем дело? Что они говорят? – нахмурившись, спросил месье Петрович.
– Виктор утверждает, что не сделал ничего дурного, а мадмуазель Марин говорит, что парень пострадал за свое высокомерие и за то, что ненавидит поляков.
– Он ей так об этом и сказал – что он их именно ненавидит? – в голосе вождя послышалась обеспокоенность, и я его поняла. Ненависть – это совсем не то, что нужно в наших условиях. Мне уже рассказали, что когда месье Петрович и месье Андрэ убивали людоедов, у них не было к ним ненависти, они просто хотели устранить проблему. И потом, когда они перевоспитывали их женщин, ненависть в их действиях тоже отсутствовала, и именно поэтому они сумели добиться своего.