Вскоре все закончилось. Охотники, разгоряченные нелегкой схваткой, отирали пот со лба. Конечно же, пострадавший мгновенно был окружен толпой людей. Всем было очевидно, что он не жилец, но все же для проформы я подошла и осмотрела его. Это был весьма яркий экземпляр кроманьонской породы – здоровяк с низким лбом, толстыми губами и тяжелым подбородком. Малосимпатичный при жизни экземпляр (я вспомнила, что уже видела его, когда он злобно косился на Петровича шептался с кем-то из своих приятелей), но теперь, умирающий, он вызывал во мне сострадание. Вспомнилось чье-то изречение, что смерть уравнивает всех… Действительно, в этот момент не имело значения, был умирающий злым или добрым, умным или глупым. Сейчас он представлял собой комок страдающей плоти… И то, что этот человек переживал последние минуты своей жизни, вызывало некий трепет. В глазах туземца стояла мольба и какое-то недоумение, с уголка рта стекала струйка крови, из раздавленной грудной клетки доносились хрипы. С молчаливого одобрения Петровича я дала ему опийной настойки, и вскоре страдания несчастного поутихли, он прикрыл глаза, и минут чрез десять душа его отлетела в мир иной…
Я все еще стояла над телом погибшего туземца, погруженная в философские размышления о превратностях судьбы, когда внезапно меня сзади обняли чьи-то руки. Уверенно так, по-хозяйски; и, если бы объятия не были такими крепкими, я бы тут же развернулась и, не разбирая, что за нахал позволил себе такую вольность, влепила бы ему пощечину, будь даже это сам малыш Гуг, потому что нечего так бесшумно подкрадываться…
Конечно же, это оказался именно он, мой юный «жених». Я поняла это даже прежде, чем смогла оглянуться – узнала его по манере тереться щекой о мою голову. Она, эта голова, была хоть и в шапке, а все ж я почувствовала этот игривый жест. Когда юноша узрел мое недовольное лицо (мне стоило некоторых усилий сделать такое выражение, чтобы он много о себе не воображал), его это ни капли не смутило. Напротив, он теперь еще и к моему лицу потянулся, чтобы потереться носами… Смешной дикареныш… Наверное, поцелуй в губы кажется ему слишком откровенной лаской, хотя мне хотелось бы именно этого… Возбуждает меня этот нахальный мальчишка просто до невозможности! И сама на себя злюсь за это, а реакцию своего тела контролировать не в силах.
До сих пор с улыбкой вспоминаю, в какой шок его поверг поцелуй в губы, когда у нас состоялась та, первая ночь. Он сначала аж отпрянул от меня в испуге, но меня это не остановило, так я интуитивно чувствовала, что просто для него это непривычно, и дело вовсе не в том, что ему противно или религия не позволяет. Скорее всего, ему просто представилось, что я хочу его съесть… Но я снова и снова нежно целовала его теплые сочные губы – сначала осторожно, чтобы он привык и расслабился, затем все смелее. При этом мне было немного смешно – ну точно робкий подросток, которого учить и учить! И желание мое становилось просто умопомрачительным от этой его неопытности в плане прелюдии. Тогда я подумала – да неужели эти дикари не придают никакого значения предварительным ласкам? Собственно, вопрос этот так и остался открытым – ведь, насколько мне известно, многие горячие юноши, независимо от уровня цивилизации, ведут себя точно таким же образом…