Покачивающаяся упитанная кошачья тушка, висящая на полке шкафа и царапающая соскальзывающими когтями дерево, — это к неприятностям. А опасно накренившийся шкаф — к катастрофе!
— Чад, брысь! Убьешься!
Кот запоздало сообразил, что переоценил прочность болтов, которыми шкаф крепился к стене. Я дернулась к нему в тщетной пытке вытащить незадачливого питомца из-под падающей махины. На пальцах вспыхнули белые искры.
Черный туман и алые розы в воздухе появились одновременно, закружились вихрем и вынесли Чада из-под шкафа. Шмякнувшийся на пол кот ошалело уставился на рухнувший шкаф, внутри которого жалобно позвякивала разбитая посуда. А вокруг болтов, вырванных из стены с куском штукатурки, не спеша оседали розовые лепестки. Сами цветы, немного прокружив по комнате, опустились мне на голову.
— Доволен? — выпутывая из волос розы, сердито прошипела я.
Чад выглядел совершенно растерянным, даже ругаться расхотелось.
— Знаешь, если ты оборотень, то очень неуклюжий. Если кот… Да какой ты кот?! Бегемот с кисточками!
Кот закружился на месте волчком. Потом попытался лапой прижать ухо к голове, чтобы увидеть кисточку.
— Успокойся! Ты все еще рысь! — рассмеялась я, поняв, что Чад воспринял мои слова буквально.
— Все-таки ты слишком умный для кота…
Я подошла к шкафу, попробовала поднять. Естественно, ничего не вышло. Тяжелый, дубовый, сделанный на века, он обломком скалы лежал на полу.
Чад, настороженно шевеля ушами, подкрался к шкафу, потрогал лапой. Смешно вздыбил шерсть от загривка до любопытного носа.
— А для человека… оборотня в смысле — слишком глупый… Стой! — Оскорбленный «умный» зверь с рыком свалил меня на пол. — Все! Все! Ты умный! — со смехом отбиваясь от обидчивого пушистого ребенка, сдалась я.
А ведь правда, почему я решила, что тот парень взрослый? Иные мальчишки в тринадцать лет выглядели лет на двадцать. Только вот мозги имели детские.
— Слушай, а сколько тебе лет? — вставая, спросила я у Чада, внимательно следя за его реакцией. — Десять?
Чад замер с занесенной лапой, резко передумав умываться.
— Двенадцать? Тринадцать?
Гордо задрал голову, демонстративно отвернулся.
— Пятнадцать?
На меня покосились желтым глазом, хитро и довольно.
Ага, так я и поверила!
— Четырнадцать, значит.
Чад сделал вид, что облизывает лапу.
— Знаешь, а ведь это весьма почтенный возраст для рыси, — невинно закончила я. — Так ты у меня седой! Бедный!
Я ничего не знала о рысях, но надо было как-то проверить догадку о мальчишке-оборотне, по непонятной причине не желающем возвращаться домой и усердно изображающем обычную рысь. Надеюсь, Чад тоже мало знает об обычных рысях.