Она хорошо выспалась. В одиннадцать утра, позавтракав, отразила последнюю отчаянную психическую атаку патриархии на свои брови. И, конечно, не стала ничего нигде брить.
В двенадцать тридцать она приняла душ, завернулась в памятное полотенце и надела сверху просторное платье. Немного жарко, но доехать можно было вполне.
В час она спустилась вниз. Дамиан ждал в том же черном ленд крузере, что и в прошлый раз. Вежливо поздоровавшись с ним, она села в машину, закрыла окно и попросила включить кондиционер. Он работал всю дорогу – сидевший за рулем в летней рубашке Дамиан заметно продрог.
Таня не глядела в его сторону. Она думала про Федю и почему-то про Герасима Степановича из детства. Ей даже пришел в голову красивый образ мести: снегурочка с бензопилой. Да, именно так. Дамиан не зря трясется за рулем. Где снегурочка, там ведь холодно. Дрожишь, хуемразь? Дрожи, дрожи… Ща снегурочка расскажет, где была. Вернее, сразу покажет.
Машина затормозила там же, где осенью – впереди уже стоял знакомый микроавтобус с охраной. Но само место выглядело теперь иначе.
В прошлый раз листва была редкой и желтой, и во всем сквозила какая-то элегическая усталость, словно бы пушкинская преддуэльная тоска, из которой и сделана, если разобраться, русская осень. Осень патриархии…
А сейчас была весна. Ее весна.
Вокруг было столько смелой юной листвы, что Таня сперва не могла понять, куда делся заколоченный пустой дом, дохнувший на нее в прошлый раз таким безнадежным унынием. Потом она все-таки увидела его за изумрудной маскировкой – но теперь даже этот дом выглядел весело.
Таня усмехнулась и вышла из машины.
– Вам туда, – сказал один из охранников и махнул рукой вперед.
Таня хотела уже показать ему средний палец и ответить «а вам туда», но игуана внутри остановила ее. Игуаны не ругаются с персоналом. Игуаны иногда дают персоналу на чай.
– Он уже ждет, – сказал другой охранник.
И еще игуаны не стыдятся прислуги. Таня стянула через голову платье – и не глядя протянула его одному из охранников. Тот сразу же принялся бережно его складывать.
Она осталась в одном желтом полотенце с пальмами. Том самом. Это был ее флаг, под которым она всю зиму шла к победе. Как хорошо, что она не поддалась искушению изрезать его ножницами и выкинуть в мусоропровод. Дамиан, конечно, выдал бы такое же, но это было бы уже не то.
Таня пошла по дорожке навстречу своей судьбе.
Банька и фанерные будки никуда не делись – они прятались в молодой зелени и тоже казались свежее и ярче.
Федя стоял на прежнем месте, недалеко от рукомойников, снова спиной к ней. Даже со спины было видно, до чего он похудел и осунулся – как бы превратился из наглого восклицательного знака в смиренный вопросительный. И лысина его тоже казалась теперь бледнее. В ней даже появилось что-то восковое.