Христофоров налил воду в кастрюлю и разом утопил в ней десяток яиц: из пяти штук вынет желток, половинки нафарширует грибной икрой, остальное, включая желтки, покрошит в салат с зеленым горошком и приправит майонезом.
— Гости сейчас прибудут, — сообщил матери. — Чаю хочешь?
Ничего не ответила. Все-таки принес ей в комнату чай, поставил на тумбочку. Сел на край кровати. Мать опасливо отодвинулась и поджала ноги. Он поймал себя на мучительном дежавю: точно так отодвигались и поджимали ноги его пациенты, чаще новенькие, не вполне ему доверявшие.
Время для матери теперь измерялось как-то иначе. Ночью, когда она бодрствовала, он спал. Днем, когда она спала, он работал. Отсутствие сына растянулось в вечность: она знала, что он у нее есть, но уже не помнила, что есть он у нее сейчас, что он где-то рядом и скоро вернется домой. Когда на пороге появлялся толстый бородатый мужик и вел себя в квартире по-хозяйски, как ее сын, она, конечно, присматривалась: не обман ли это. Ведь сын в ее вечности был маленьким: подростком, дошколенком, а то и вовсе свертком, которому угрожала смертельная опасность.
Помня сына ребенком, она и готовила ему детское: то пюре на молоке, то котлетки на пару — они всегда стояли наготове в холодильнике, только разогрей, когда придет из школы. Потом проверяла в узелке свои документы, клала сухой паек в дорогу и собиралась ехать спасать сына, но не уезжала, потому что не могла вспомнить, куда ехать и от кого спасать.
К приходящему в дом мужику она тоже быстро привыкала, потому что был он вроде как знаком: голосом, глазами и вечным хлопаньем дверцей холодильника. Он говорил ей «мама» и предлагал пюре с котлетами, а она соглашалась: может, и правда мама, совсем уж старая стала, все запамятовала. Наверное, вырос. Гляди, точно, похож.
Так повторялось каждый день, кроме тех, когда он уходил дежурить на сутки.
— Скоро Новый год отмечать будем, — сообщил Христофоров. — Завтра с антресолей елку вытащу. В твоей комнате поставим. Верхушка в прошлый раз отвалилась, я ее выкинул. Ничего, звезду как-нибудь приладим. Сама наряжать будешь или вместе?
Мать слушала и кивала, заново привыкая к новому облику своего маленького сына. В своем мире она уже свыклась с такими метаморфозами и, наверное, не удивилась бы, узнав, что сына у нее два.
Только сейчас в полумраке комнаты Христофоров заметил на тумбочке кота, сплетенного Златой на занятиях по макраме.
— Понравился тебе котяра? — спросил мать. — На Тимофея нашего похож, правда? Если в прихожей мешается, оставь у себя. Найди ему подходящее место.