— Мальчик нервный! У него хорея! — кричал Семенов-отец.
Анна Ивановна его охлаждала:
— Девочка сложная. У нее обстоятельства.
В классе Гелю зауважали, а Семенов перестал мучительствовать. Но ей было все равно. И города она почти не замечала, хотя мороженое продавалось в киоске прямо у стен школы. В стаканчике по тринадцать копеек, в брикетике, шоколадное, по пятнадцать.
Смерть деда раскрыла в ней много дурного. Внешне Геля странно подзамерла, затаилась, но изнутри ее разрывало нечто неуемное. Бабуль никогда не произносила «кошелек», и Геля с наслаждением украла из ее потертого портмоне (только так!) мелочь, благодаря чему с малорослыми братьями сходила на фильм «Малыш». В Геле закрепились мужские вариации прозвищ — Лель и Люль. Все говорили, что Чарли Чаплин — это очень смешно, но смеялся только Люль, вследствие чего обдулся и обратно путь проделывал в мокрых штанах, нимало, впрочем, этим не смущаясь. В другой раз, когда разжиженное после оттепели месиво таяло и чавкало в башмаках, внушая надежды на респираторное заболевание и домашнюю отсидку, перед не спешащей к учебному просвещению Гелей брела медленная от старости старушка. Ее кирзовая сумка распоролась по шву на стыке с дном, и оттуда на свежий недолгий снег капали монеты — серебрушки с белыми проблесками и тусклые медяки. Геля подбирала их сначала без всякой мысли, особенно задней, и прятала в варежку. Накапало уже около рубля.
Это было богатство неслыханное — кормили в школе бесплатно, а сдача из толмачевской булочной составляла копейки, которые Бабуль позволяла не отдавать. Этих денег едва хватало на мороженое, которое особенно вкусным было в тридцатиградусный мороз, когда уроки аннулировались. От прочного, как кирпич, брикета весело и коротко взламывало зубы и лоб и гарантированно начиналась двухнедельная ангина. Каждое утро Геля начинала с завороженного прослушивания прогноза погоды по местному радио и беззвучно молила диктора понизить температуру до нужной для отмены занятий. Но диктор был непоколебимо честен.
Геля пронзительно понимала, что старушку надо догнать и деньги ей вернуть. Именно эта очевидность делала поступок запоминающимся. Геля резко повернулась, прошла полквартала назад и свернула на Комсомольскую. Там, на пересечении с Советской, находился книжный магазин, куда она заходила почти каждый день по пути в школу или из школы и обозревала полки. Книг ей теперь не покупали, и она довольствовалась сарайными, взрослыми.
Чувствуя себя преступной, но абсолютно бесчувственной, Геля зашла в книжный и небрежно махнула пальцем на лежавшее ближе других, манящее, явно детское, с красивым рисованным фонтаном на обложке издание. Стоила книга целое состояние — двадцать две копейки, но цена Гелю не остановила. Продавщица безразлично продала товар, хотя Геля была уверена, что она поинтересуется, откуда такие деньги у неработающей девочки. Книга, которую Геля прочла за оставшуюся дорогу, оказалась про Ленина. Судя по всему, других в магазине и не водилось. Фонтан помещался в городе Женеве, где жил мальчик в матроске и пускал кораблики в том самом фонтане. Его отец, революционер, встречался у фонтана с Лениным, которого почему-то никто не узнавал. Это обстоятельство уже удивляло Гелю в некоторых кинокартинах. Ленин сказал мальчику заветное слово, и тот стал комиссаром. Все это было мало занимательно, и Геля оставила книгу в парте, надеясь, что ее кто-нибудь подберет.