На груди у него было наколото над распластанным орлом синей тушью, что ли: «Не жди удачи». И по левой руке тоже шла какая-то надпись.
После, когда он побрился не электрической, как мой зять, а уже давно немодной опасной бритвой, мы сели пить чай. И у меня было на минутку такое чувство, будто я когда-то давно здесь жила и вот опять приехала, так просто он со мной разговаривал, точно мы уже заранее обо всем договорились.
Искусственную ногу, «казенную», как он ее назвал, он уже больше не пристегивал. Из загородки вышел, опираясь на костыль, в белой рубашке и в черном костюме. Вынул из шкафика, висевшего над обеденным столом, початую четвертинку, перелил водку из нее в графинчик, поставил на стол. Из холодильника достал большой кусок сала, огурцы соленые, зеленый лук.
— С легким паром вас, Ефим Емельянович, — сказала я.
— Вот именно, спасибо, — сказал он и, отставив костыль, сел за стол, придвинул к себе табуретку, на которую хотел, чтобы села я рядом с ним. — Ну, давайте, Тонечка, выпьем за наше знакомство, — очень аккуратно разлил водку.
Водка была, наверно, не из самых лучших. Меня аж всю передернуло, когда я подняла стаканчик, чтобы пригубить хотя бы из вежливости.
— Что это? — удивился он. — Не пьете? Не нравится разве?
— Я вообще не пью.
— О, — сказал он. И как будто обрадовался. — Вот это хорошо. Даже очень приятно. Я сам выпиваю. А сильно пьющих даже мужчин не уважаю. А женщина, если начнет выпивать, ее очень просто и на курево может потянуть. А если женщина курит, это, по моим понятиям, уже не женщина, а, извиняюсь за выражение...
Мне этот разговор не понравился. Я подумала: «Ноги нет — это еще ничего. А уха нет — тоже можно обойтись. Но со старообрядцем жить скука».
Правда, ухо он, причесавшись, как-то ловко прикрыл волосами. Если не приглядываться, так и не сразу заметишь, что ухо сверху разорвано.
А вот разговор мне до крайности не понравился. Я женщина, чего скрывать, уже не очень молодая. Рассчитывать на то, что меня кто-то еще может полюбить, я не могу. Но все-таки я человек на деле. Свой надежный кусок хлеба, как говорит отец Виктора, у меня всегда и навсегда в руках.
И в конце концов, если завтра я приду к заведующему и поставлю вопрос ребром, что мне жить негде, меня как старую работницу уж койкой-то за загородкой хотя бы временно всегда обеспечат.
Не должна я нуждаться, чтобы какой-то еще неизвестный мне старообрядец обучал меня на тему — курить женщине или не курить, пить водку или воздерживаться.
Ах, дура я, дура, польстилась на что, на жалкий домик какой-то на свалке. Бросила внуков и помчалась куда-то, будто меня дьявол поманил. Хороша бабушка-кукушка. Ну, что с того, что меня зять не переносит. Можно ведь и зятя в любое время окоротить. И дочку поставить на место, если крайний случай.