Однажды сказала (но это ей было уже лет шестнадцать):
— Ты могла бы посвятить свою жизнь еще чему-нибудь.
Мне это было не очень понятно, что это такое и для чего это посвятить? Я переспросила ее. А она вот так махнула рукой:
— А, — говорит, — что с тобой разговаривать? Ты все равно ничего не поймешь.
Я говорю:
— Как же это я не пойму? Ты понимаешь, а я не пойму. Все-таки я не какая-нибудь тихая дурочка.
— Ну, как сказать, — засмеялась она. — Если б ты была не дурочка, у меня сейчас был бы хоть какой-нибудь реальный отец.
Вот так и сказала — «реальный». И вы знаете, я не нашлась, что ей ответить.
И с того разговора — это было лет восемь назад — она как бы забрала всю власть надо мной.
Я все еще кормила, одевала ее, старалась даже что-нибудь модное ей сделать, ходила по домам убираться, чтобы Тамара ни в чем не чувствовала нужды.
Я старалась, кажется, изо всех сил, но главной в доме, то есть в нашей двухкомнатной квартире, почему-то оказывалась уже не я, а Тамара.
И я порой сама чувствовала себя как бы виноватой перед ней, что я, например, не только без мужа живу, но к тому же и не младший научный сотрудник в нашем институте, а всего-навсего лаборантка — мою колбы, склянки и, когда приходится, полы.
Конечно, и этого Виктора Тамара привела к нам на постоянное жительство не спросясь.
Как сейчас помню, она, веселенькая, вбежала в нашу квартирку в конце дня, часов в пять, и спрашивает:
— Мама, ты одна?
— Нет, — говорю, — у меня Тина Шалашаева.
И вижу: вслед за Тамарой входит высокий молодой человек в дымчатых очках.
— Ну, все равно, — говорит Тамара и, увидев в кухне Тину, кричит ей: — Привет, Христина Прохоровна. Мама, поздравь нас. Это Виктор Перевощиков. Я тебе, кажется, рассказывала о нем...
— Нет, не помню, — говорю я в большой растерянности. И мне даже нехорошо делается — наверно, от сердца, что ли. — Не могу вспомнить...
— Ну, все равно, все равно, — говорит Тамара. — Познакомьтесь. Это... это, как бы сказать, ну, словом, короче — это мой муж...
— Муж? — уже совсем было растерялась я. — Как же это? Неожиданно...
— Ну все равно. Познакомьтесь, — как бы подталкивает она мужа ко мне. А он улыбается.
— Садитесь, пожалуйста. Очень приятно, — говорю я. А что я еще могла сказать?
А Тина Шалашаева как вышла из кухни, так и застыла у двери, ровно статуя.
— Я сейчас стол накрою. Мы должны это как-то отметить, — говорю я и улыбаюсь, конечно, хотя мне отчего-то хочется заплакать. Но Тамара говорит:
— Потом, потом. Мы сейчас спешим. — И достает из сумочки бумагу: — Ты вот тут распишись, мамуля, что просишь прописать на твоей площади твоего зятя, мужа твоей дочери. Это такая формальность. И мы, может, еще успеем в домоуправление, — смотрит она на свои ручные часики, которые я подарила ей недавно ко дню рождения. — Там, кажется, до семи, в домоуправлении? Хорошо, если б они завтра утром его прописали...