— А пропишут? — только и спросила я.
— А как же это смеют не прописать, — почему-то засмеялась она, — если это мой законный муж и я с ним уже оформлена. Почти, — чуть поправилась она. — Не может же он постоянно ночевать на вокзале...
В то время Тамара уже неплохо укрепилась в этом ансамбле «Голубые петухи». (Их теперь, этих ансамблей, видимо-невидимо развелось повсюду. Поют и пляшут, как перед большой бедой.)
А Виктор, как я потом поняла, только числился где-то, но нигде не работал. Или, лучше сказать, работал на дому, но что делал — понять было невозможно, потому что дверь в одну комнату, самую большую, он запирал наглухо и даже заказал для нее отдельный врезной замок.
Это было тоже совсем неожиданно для меня.
У Тамары собрались подружки для репетиции. Они пляшут, поют. А я на кухне готовлю им какую-то еду, — картошки жарю или макароны варю, — не помню уж что. Вдруг звонок в дверь. Входит старичок — слесарь из домоуправления.
— Здравствуй-ка, Антонида, — говорит. — Куда замок-от, слышь-ка, врезать? Некогда мне...
— Какой, — спрашиваю удивленно, — замок?
— Какой, какой, — передразнивает. — Какой твой-от зять велел. Нутряной вот этот. Я за него шесть рублей отдал. И за работу дашь, сколько, слышь-ка, совесть тебе позволяет...
— Тамара, — позвала я.
Тамара вышла из другой комнаты, веселая после репетиции, поздоровалась со старичком и показала на дверь:
— Вот сюда, пожалуйста. Мама, — говорит, — мы так решили с Виктором, чтобы врезать тут замок. Виктору так удобнее. У тебя же иногда часами толкутся твои подруги. А Виктору часто надо сосредоточиться. Ты что, — спрашивает меня Тамара, — чем-то недовольна?
— Нет, — отвечаю я, конечно, с улыбкой, — я всем довольна. Но только непонятно мне, чем он занимается, твой Виктор? Зачем ему такая секретность с замком? Что он такое делает?
— Во всяком случае, не фальшивые деньги, — засмеялась Тамара.
Хотя смешного ничего не было, потому что тут же она сказала, чуть прижавшись ко мне:
— Денег, мамочка, у нас нет. Я знаю, у тебя на книжке есть деньжонки. Дай нам взаймы хотя бы сто рублей. Я скоро рожу. Надо бы кое-что в связи с этим прикупить.
Вот так я стала бабушкой — в сорок лет. Даже полгода до сорока еще не добирала. И радости моей не было границ. Я полюбила внука, может быть, даже больше, чем когда-то Тамару. Я бежала теперь домой с работы просто сломя голову, чтобы поскорее увидеть внука, взять его на руки.
Я хотела, чтобы его назвали Николаем, хотя бы потому, что я сама Антонина Николаевна. Но Виктор придумал ему имя — Максим. Ну Максим так Максим. Какая разница? Мальчик получился красивый — крупный, с веселыми, даже чуть озорными голубыми глазами, как у того Виктора, который сбежал и которого бы полагалось мне забыть навсегда, но он, верите ли, снился мне много лет чуть ли не каждую ночь. Ну не сам лично, отдельно, а как бы смешавшись впоследствии с Ашотом и с Алексеем Ивановичем, которые вошли в мое сердце позднее.