Его веки подрагивают. Он борется со слабостью и открывает глаза.
— Где я? — протяжно спрашивает он слабым голосом.
— В больнице.
К нему подбегает мама.
— Тебя ранили, — добавляет Карлос с болью в горле.
Алекс сводит брови в замешательстве.
— Пако… — говорит он срывающимся голосом.
— Не думай сейчас об этом.
Я едва сдерживаю эмоции. Сейчас мне нужно быть сильной для него, я не дам ему сдаться. Он хочет дотронуться до моей руки, но на его лице отражается страдание, и он передумывает. Мне так много нужно ему сказать, очень много. Я хочу, чтобы наступил День сурка и я могла бы изменить прошлое. Чтобы спасти Пако и Алекса от их участи. Он смотрит на меня сонливыми глазами:
— Почему ты здесь?
Его мама гладит Алекса по руке, чтобы он не волновался.
— Бриттани провела здесь всю ночь, Алекс. Она беспокоится о тебе.
— Дай нам поговорить. Наедине, — слабо бормочет он.
Мама и братья выходят из палаты. Когда мы остаемся одни, Алекс меняет положение, скривившись от боли. Затем он смотрит на меня.
— Я хочу, чтобы ты ушла.
— Ты же не хочешь сказать, что… — Я тянусь к его руке. Он этого не скажет.
Алекс отдергивает руку, словно мое прикосновение обжигает его.
— Именно это я и хочу сказать.
— Алекс, мы со всем справимся. Я люблю тебя.
Он опускает голову и буравит взглядом пол. Затем собирается с духом и откашливается.
— Я переспал с тобой на спор, Бриттани, — говорит он негромко, но предельно четко. — Это ничего для меня не значит. Ты мне не нужна.
Обидные слова Алекса проникают в мой мозг, и я делаю шаг назад.
— Нет… — недоверчиво шепчу я.
— Ты и я… это была игра. Я поспорил на RX-7, что трахну тебя до Дня благодарения.
Когда Алекс говорит так о нашей ночи любви, меня передергивает. Если бы он называл это сексом, мне было бы неприятно. Но меня тошнит от того, что он называет это «трах». Мои руки безвольно опускаются. Я хочу, чтобы он забрал свои слова обратно.
— Ты лжешь.
Он отрывает взгляд от пола и смотрит мне прямо в глаза. О боже! Ни одной эмоции. Его глаза такие же ледяные, как и его слова.
— Мне жаль, если ты думаешь, что между нами все было по-настоящему.
Я в гневе встряхиваю головой.
— Не делай мне больно, Алекс. Только не ты. Не сейчас. — Мои губы трясутся, я не могу произнести ничего, кроме беззвучного «пожалуйста».
Он молчит. Я делаю еще один шаг назад, почти запинаюсь, когда думаю о себе, о настоящей себе, которую знает только Алекс. Жалким шепотом я признаюсь:
— Я доверяла тебе.
— Это было твоей ошибкой, не моей.
Он дотрагивается до левого плеча и кривится от боли, когда в палату вваливаются его друзья. Они выражают ему сочувствие и подбадривают, а я, не замеченная никем, стою в углу.