Майор, обрадованный возвращением Каширина, шутил, смеялся и уже несколько раз спрашивал:
— И как ты полк нашёл? Тысячу вёрст от речки Лучесы отмахали — это не фунт изюму!..
Григорий Иванович сидел напротив майора, насупившись, и молчал, будто был виноват, что его ранили за несколько дней до наступления на злополучной высотке 208,8 под Витебском, а полк без него прошёл с боями к Восточной Пруссии.
— Ну, теперь признавайся: сбежал из госпиталя? Как в прошлый раз?
— Нет, товарищ майор, — вздохнул Каширин. — На этот раз полный срок отбыл.
— Так в чём же дело?
— Меня комиссия по чистой уволила. — Каширин потупился. — Совсем с действительной службы. Поскольку левая нога у меня того…
— Хромаешь?
— Немножко есть.
— Да… — невесело сказал майор и принялся вертеть в руках карандаш.
— Вот, хочу здесь обжаловать эту комиссию. Мало ли что нога! Где-нибудь в тылах пристроюсь. А из полка мне дороги нет, сами знаете.
Майор тоже помрачнел. Жалко терять такого снайпера, жалко и самого Каширина. Но с другой стороны, куда девать инвалида? Майор в раздумье поднял глаза на Каширина и внимательно оглядел его.
— Ну и шинель на тебе! Прямо пугало. И где их только находят в госпиталях, эдакие шинели… Вот тебе записка на вещевой склад. Переоденешься — там видно будет.
Григорий Иванович поднялся и, слегка прихрамывая, направился к выходу.
— Хотя постой! — крикнул майор и от возбуждения даже встал. — Вот что! Оставайся-ка ты там, Григорий Иванович, кладовщиком. Принимай склад. Лизунков — парень молодой, здоровый, и негоже ему там войну коротать.
Каширин был от такого предложения на седьмом небе, но майора не поблагодарил и восторга не выразил.
Через неделю он совсем освоился с новой работой — переругивался со старшинами, отпускал новенькое обмундирование, принимал рубахи, портянки и шинели, отслужившие свой срок.
Дыхание переднего края, проходившего в те дни по самому краю советской земли, вдоль прусской границы, доносилось и сюда, в тихий вещевой склад, пропахший затхлой ветошью. Старая одежда пахла порохом, оружейным маслом и потом войны, на ней виднелись бурые пятна крови.
Григорий Иванович научился многое узнавать о владельцах старой одежды.
Блестящее, отполированное пятно у правого плеча на гимнастёрке — след приклада автомата. У разведчиков обмундирование больше, чем у других, продрано на локтях и на коленях. У сапёров всегда изорваны в клочья рукава и полы шинелей или рубах — острые следы колючей проволоки. Гимнастёрка, замасленная на груди до чёрного блеска, будто её смазали гуталином, принадлежит подносчику, ящичному. Много тысяч снарядов поднёс он к орудию и каждый снаряд прижимал к груди бережно, как младенца.