Мои живописцы (Лимонов) - страница 15

В вестибюле справа от входа, белая, как аспирин, находилась Пьета Микеланджело. Неестественно длинное тело Христа на коленях у девы Марии. На белом мраморе были явственно видны шрамы, склейки. Это была зима с 1974-го на 1975-й, псих австралийский геолог изуродовал Пьету молотком в 1972 году.

Тонкий красный луч защищал Пьету от новых психов. К ней нельзя было подойти ближе луча.

Я останавливался на некоторое время и медитировал и, не заходя внутрь собора, удалялся.

^{>Пьета 1498–1499 г.}

Такой у меня был ритуал.

В то же самое время открыли для посетителей Сикстинскую капеллу. Были ещё кое-где реставрационные леса, но группами нас запускали, туристов, и мы хрустели шеями, лицезрея вверху фрески «Страшный суд» опять Микеланджело.

Италия в ту зиму кипела. Происходили ежедневно шествия с красными знамёнами, воняло слезоточивым газом, происходили стычки с полицией, звучала «Бандьера Росса». И только туристы благоговейно задирали головы в Сикстинской капелле на фрески Микеланджело. Туда, где творец тянет свой палец к пальцу человека.

В Сикстинской капелле пахло штукатуркой.

Одна из его вершин (я уже упомянул) — это статуя юноши Давида. В Пушкинском музее есть гипсовая копия. Её от стыда (что копия) выставляют на лестничную площадку, где воняет гипсом. Гипс это не мрамор, гипс — брат глины.

Микеланджело знаменит ещё статуей Моисея. Моисей у Микеланджело — с рогами. И держит книгу. Вот я не помню, почему с рогами, но этого Моисея — помню.

Микеланджело правильно оперировал Великими. Через сотни лет после него неглупый русин Андрей Варгола (Энди Уорхол) также стал оперировать великими — его раскрашенные фотоснимки Мао Тзэ Тунга или Мэрилин Монро заставили растрескаться современный нам мир. Правильная ставка.

А! Я вспомнил, почему рога. Дело в неправильном переводе. Следовало перевести как «лучи», но переводчики того времени переводили как «рога». Потому Микеланджело сделал Моисея с рогами. Ещё у Моисея, держащего книгу-скрижали, выпучены и напряжены вены на руках. Скрижали ведь каменные.

Однажды в порту Антверпен, убивая время перед долженствующей состояться литературной конференцией, я наугад с широкой артерии МЭИР свернул в первую попавшуюся боковую улочку. Ею оказалась узкая ЭИКЭНСТРААТ. Она привела меня к храму Синт-Джакоб.

Я догадался, что это церковь Святого Якова. На табличке «пришитой к стене, очевидно сообщающей прохожим историю храма, я обнаружил фамилию Рубенс». В храме было потрясающе холодно. Сделан он был из глобальных каких-то хтонических чёрно-серых гранитных шершавых плит.