— И давно вы здесь?
— На плацу деревца видал?
— Мимо них шел.
— Так вот… Сколько лет им, столько и я здесь.
Он прошел к окну, глянул на небо и толчком распахнул две створки.
— Сыпучка унялась. Можно открыть, — сказал он, вернувшись к столу и сев рядом. — А ты все там? В Москве?
— Нет, — покачал головой Сергей. — Уже не там.
— Скромничаешь. Небось проверять приехал?
Сергей встал, вынул из бокового кармана вчетверо сложенный листок и, не подымая глаз, как бы извиняясь, сказал:
— Прибыл в ваше распоряжение, Матвей Иванович. Для дальнейшего прохождения службы.
Бугров взял листок и очень долго, кажется, целый час, молча читал. Сергей не смотрел на полковника. Ему, как перед отцом, было стыдно за то, что он в чине подполковника прибыл на должность заместителя командира роты по политчасти. Он только слышал, как Матвей Иванович нервно барабанит пальцами по стеклу. Потом под ним скрипнули стул, стельки сапог, рассохшаяся половица — и на плечо Сергея спокойно легла рука.
— Ты садись. Садись. В жизни всякое бывает, браток. Ну, что ты, право, раскис.
Сергей поднял виноватые, но в то же время горящие обидой и гневом глаза. Туго сжатые кулаки нервно вздрогнули.
— Да если бы за дело… Снимай, наказывай. А то…
Бугров втиснул Сергея в кресло, протянул стакан воды.
— Выпей, успокойся.
Сергей жадными глотками выпил воду, поставил стакан на тумбочку, вытер носовым платком разгоряченное лицо, виновато улыбнулся.
— Извините, Матвей Иванович. Не могу забыть.
Бугров собрал со стола бумаги, положил их в сейф и обернулся к Сергею.
— Рассказывай. Все как есть.
Они отошли к окну, сели на потертый скрипучий диван.
— Ну, слушаю тебя.
…Было уже совсем темно, когда Сергей закончил свою исповедь. Ни разу не перебил его, не прервал Матвей Иванович, только понимающе качал головой. Теперь же, когда Сергей умолк, он встал, прошелся, заложив руки за спину, по кабинету и, остановившись, вдруг выпалил:
— Глупец ты! Нестойкий боец, Сергей. Да как же ты мог струсить перед какими-то двумя чернильными душонками? Как не мог принять новый бой? Да на твоей же стороне была правда! Тебя поддержал коллектив. А ты на все рукой махнул, сдался на милость бюрократам, лапки перед ними поднял.
Бугров достал из пачки последнюю папиросу, склонился над зажженной спичкой, но папироса сломалась, и он, с досадой бросив ее в урну, опять подступил к Сергею.
— Ты не имел права отступать, Сергей. Не имел! Ты коммунист, политработник. Ты обязан был сражаться до последнего за правоту. Почему не пошел в партбюро? К генералу Хмелеву? Почему не попробовал разыскать меня и тех, кто знает, где ты был?