Вербы пробуждаются зимой (Бораненков) - страница 140
— Вот тут Вера Васильевна спросила у меня, — начал он хрипловатым голосом, — не разлюбил ли я, шагая по чужбине, Рязань свою.
— Вот, вот. Скажи-ка, скажи, — закашлял от горчицы дед Архип. — Как там оно да что?
— Много говорить не стану. Одно скажу: во многих странах я побывал. По-своему хороши они. Но землю русскую, Рязань свою я ни на какие заграницы не променял бы. У нас тут простор, широта и душе, и ногам, и мыслям.
— Верно, внучок! — воскликнул подвыпивший Архип. — Пошли ты эту заграницу, извиняюсь… Не могу вслух сказать.
Под общее одобрение выпили за родную Рязань, за Лутоши, потом опять за прибывшего.
Давно не выпивавший Плахин захмелел и в разговоре не заметил, как гости разошлись по домам. Вера Васильевна распрощалась и тоже поспешила к ребятишкам. Лена хлопотала у деревянной кровати, стелила постель. Плахин из-за стола восхищенно смотрел на нее и думал: «Какой же я был дурень, что отказывался от тебя, не хотел возвращаться! А возможно, и не вернулся б, если бы не твои письма, не твоя любовь, беляночка моя».
Он подошел к Лене, взял у нее избитую подушку и, нежно прижавшись к горячей девичьей щеке, сказал:
— На полу ляжем. Кровать никудышняя, да и надоела она в госпитале мне.
…Они постелили на полу у кровати. Плахин открыл окно. В дом дохнуло ромашками, уличной пылью, свежей пахотой, листвой ракит и вишен. В лугах звонко заливался соловей.
Иван разделся первым и сел на постель. От счастья, от половодья нахлынувших чувств у него хмельно кружилась голова. Он завороженно смотрел на Лену и ждал, когда она снимет свое легкое, подсвеченное луной платье. Но Лена стояла притихшая и молчаливая. Она смотрела в окно на косяк луны, на мерцающие звезды и слушала, как поет соловей, как шепчутся деревья.
Прошла только какая-то доля минуты этого молчания, а Ивану показалось, что Лена уже давно стоит в этой нерешительности. Он понимал ее состояние, ее девичью стыдливость и, боясь, что она вот так и будет стоять до утра, порывисто обнял ее за тугие, теплые ноги и припал к ним пересохшими губами.
Она, как деревце под налетевшим ветром, дрогнула в испуге, чуть отшатнулась, но сейчас же подалась вперед и жарко стиснула его за шею.
— Ванечка… Долгожданненький мой.
Мягкий ветер тронул верхушки вишен. Дремная листва в саду нежно и таинственно зашепталась. Ночная птица стремительно прошуршала крыльями. Тоскливо ухнул филин. Но они уже ничего не слыхали. В эти мгновенья все было позабыто. И война, и разлука, и недомолвки, и горести жизни.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В крымском небе мягко прокатились грозы. Теплые дожди омолодили горы, зажгли в долинах розовые зори зацветшего миндаля, принарядили чопорные вишни. Даже старые, сгорбленные груши повеселели в мокрые зори.