Она обняла его за шею и, слегка нагнувшись, чмокнула в щеку. Степан оглянулся, зардел.
— Катя! Увидят…
— А пусть. Я тебя при всем народе могу.
— Да неудобно.
— Боишься?
— Не из пугливых.
Потом шли молча, взявшись за ручку чемодана. Катря отчего-то становилась все грустнее и грустнее. Степан же от теплых слов и поцелуя повеселел. Теперь и предгорья ему казались дивно красивыми, и предстоящая встреча с Катриной теткой не такой уж неловкой.
«А чего стесняться? — подбадривал себя Степан. — Выпьем по чарке, поговорим… Сначала, конечно, у нее пожить придется, а потом свой дом поставим. Камня тут много. Была бы глина. А если тетка старая, то и строить жилье не надо. Одной семьей в ее доме проживем».
— Катя, а сколько тетушке лет? — спросил он.
— А? Что ты? — встрепенулась о чем-то мечтавшая Катря.
— Тетушка старая, говорю?
— Да уж старенькая.
— А домик как у нее?
— Да так… Ничего. Подходящий.
«Ну, если и плох, подремонтируем, — рассуждал сам с собой по-хозяйски Степан. — Немного колхоз поможет, ссуду в госбанке возьмем. Закон вон об этом вышел. Фронтовиков в обиду не дадут».
Под вечер, когда ущелье заволокло густым туманом, они наконец пришли в село, где, по словам Катри, и жила ее родная тетя. У белых хат, вытянувшихся вдоль шоссе, мелькали огоньки костров. От них тянуло приятным дымком и жареным луком.
— Степа, ты постой здесь, а я побегу спрошу. Давно не была, хату забыла.
— Беги, да только скорей. Есть охота.
— Сейчас!
Она поставила у каменной стенки чемодан, кивнула на лавку под вишней и, по-девичьи откидывая в разные стороны ноги, побежала к крайним хатам.
Степан снял с плеч вещевой мешок, размял отекшие плечи, стряхнул пыль с гимнастерки, брюк, начистил бархоткой сапоги, достал кисет и, крутя цигарку, присел на лавку.
— Здравствуй, служивый, — вышел из палисадника низенький, костистый дед, тронув за козырек смятой кепки. — Нет ли закурить? Без курева просто беда.
— Найдется, — живо отозвался Степан, радуясь первому знакомству. — Вам покрепче или послабей?
Старик, устало двигая ногами, горбясь и подхриповато дыша, подошел к лавке, опять приподнял козырек кепки и сел рядком.
— А давай покрепче, чтоб продрало.
Пожалуйте. Вам свернуть?
— Да коль не трудно… А то в руках дрожь. Просыплю небось.
Степан свернул толстую, с палец, цигарку, прикурил ее от своей папиросы и подал старику. Тот сладко, глубоко затянулся, закашлял, содрогаясь до слез.
— Ух ты! Ну и зол табачок. Ух ты! Давно не курил такого. Почитай, с начала войны. В лесу больше палили мох.
— Это в каком же?
— Да в нашем. Брянском.
— В Брянском? — уставился на старика Степан. — Из какого же вы района, папаша?