— Из-под Навли, что меж Брянском и Орлом.
— Как же вы сюда?
— Нужда заставила. Переселились. Немец жилье спалил, так вот мы сюда. Да тут нас много переселенцев. И курские, и орловские… А большей частью с Украины.
— И как же вы тут? Обжились?
— Обжились. Русский мужик живушой. Как верба. Обруби ее всю, засуши, а сунь в землю — снова оживает.
— Значит, неплохо?
— Да вроде бы ничего. И хата есть, и садик. Только вот климат не тот. Не тот. — Старик щелкнул языком. — Ц-ц, да. Никак не привыкну к степи. К горкам этим. Душно тут и той приятности нет. Все меня в лес свой тянет. Во сне даже вижу нашенские боры. То бабку по грибы зову, то по чернику…
— Зато здесь винограда много.
— Э-э, да какой виноград, — крякнул старик. — Кошачьи слезы. Один куст за версту другой скликает.
— Новый надо сажать, папаша.
— А кому сажать-то? Кругом одни бабы. А тут силенка нужна. Камень вон какой!
— Машины будут.
— Э, да коли б машины…
Старик помолчал, затянулся и, как бы спохватившись, спросил:
— А вы чей же? Отколь?
Степан хотел рассказать старику, кто он, откуда, думал расспросить о Катриной тетке, но тут подошла сама Катря. Была она бледна и растерянна.
— Степа! Пойдем, — позвала она тихо и виновато.
— Нашла?
— Сейчас расскажу.
По узкой тропинке, петляющей в белой кипени каких-то пахучих кустов, она провела Степана на придорожный взгорок и, остановись Под грушей, печально сказала:
— Нет тетки, Степа: Уехала она.
— Как? Куда? — отшатнулся Степан.
— Не знаю. И никто не знает. Продала свой дом и уехала.
Степан тяжело опустился на чемодан.
— Вот те и раз. Ехали, ехали… Как же теперь?
Катря, прислонясь к груше плечом, уткнув голову в ладони, заплакала. Плечи ее тихо вздрагивали, и стала она какой-то низенькой и жалкой.
Степан тронул ее за плечо.
— Ну, чего ты? Брось. Шут с ней, с теткой. Что мы, дети? Не проживем?..
— А где жить-то будем?
— А тут. Тут вот, под грушей.
— Ты что, Степа? Да разве мы цыгане? Пойдем. Я уже договорилась. В хате переночуем.
— Никуда не пойдем, — ответил решительно и строго Степан.
— Да холодно спать тут, Степа. Весна-то капризная. Ночью будет иней.
— Эх, ты! Нашла чем пугать. Будем спать тут, на свежем воздухе.
Он достал из вещевого мешка плащ-палатку, широко разостлал ее на покатине под старой, еще не отцветшей грушей, снял шинель, положил ее в изголовье.
— Погоди. Я подушки принесу, — сказала Катря и нырнула меж кустов к белевшей на фоне взрытого чернозема свежеподмазанной хате. Минут через пять она вернулась, неся на плече две небольшие подушки в цветных наволочках и белую, аккуратно сложенную простыню на руке.