В поисках совершенства в мире искусства. Творческий путь отца Софрония (Гавриила Брилиот) - страница 55

»[150]. На столе перед тремя Ангелами стоит чаша. Та же самая чаша стоит перед Христом в сцене Тайной Вечери. Это сделано специально, чтобы подчеркнуть связь между этими двумя событиями. Цвета этой настенной росписи особенно удачны, наполнены светом, однако имеют насыщенные тона. Композиция хорошо сбалансирована, динамичное движение — кругообразно, и в росписях трапезной она является центральной. Другое изображение, о котором стоит упомянуть, — это следующая сцена справа, изображающая жен-мироносиц у пустого гроба. В этой стене есть дверь и открывающаяся створка для подачи еды, ведущая на кухню, но они скрыты под росписями без ущерба для изображения. Цвета здесь напряженные и сдержанные. Освещение в трапезной позволило использовать более насыщенные цвета, чем те, которые впоследствии применялись в храме преподобного Силуана.

Набросок головы правого ангела

Святая Троица, конец 1970-х гг.

Акварель, пастель, бумага, 555 × 380 мм

Иисус Христос, деталь Деисуса, ок. 1980 г. Настенная живопись, масло по штукатурке

Трапезная монастыря

Отец Софроний всегда хотел создать «особое место для совершения Литургии».

«Литургию можно совершать везде, даже в простой чашке[151], но если есть возможность, то почему бы не совершать ее в как можно более совершенном месте. Литургия — это не новость из газеты, которую читаешь и вечером выбрасываешь, Литургия — это событие в Вечности».

Он писал своей сестре:

«Несколько лет тому назад, охваченный желанием построить храм для Божественной литургии, я в уме моем строил не один, а десятки. И это потому, что в каждом храме “художественно” возможно выразить только часть некую, некий единственный (вернее, одиночный, частный) случай. Невозможно по-человечески вместить в один и тот же объем все комбинации форм и цветов. Попытки старых наших мастеров-богословов собрать “богословскую сумму”, выраженную в красках, фресках, привели к невероятному совершенству, к ничем затем не превзойденной красоте. ‹…› В Европе, утеряв тишину драгоценной пустыни, мне пришлось в большей мере отдаться совершению литургии, оставляя иные виды молитвы или сводя их до минимума. И это обстоятельство привело к тому, что я возжелал найти в моем сознании и реализовать такой храм, такую “обстановку” для литургии, которая хотя бы в малой мере выразила духовную сущность сего Божественного Акта. За эти годы я изъездил едва ли не всю Европу и Англию. Видел немалое количество кафедральных соборов, множество маленьких церквей, но, скорее, редко получал удовлетворение для себя в плане служения Богу литургии. ‹…› Некоторые малые храмики были ближе моей душе»